— Отпусти меня, — с усилием прошептала она.

— Да пошла ты!.. — Он сильно сжал ее руку. На нежной белой коже остались красные следы. Продолговатые, как колышущиеся в зеркале тени. Она вскрикнула. — Все мстишь мне? О, только, умоляю, не начинай! Не было у тебя никакого ребенка! Эмбрион! Зародыш! Одноклеточное!

— Это ты — одноклеточное! — просипела Анна.

Дышать становилось все труднее. Не закрывая глаз, увидела темноту, красные проблесковые огни, вспышки слева и снова длинные, сплетающиеся тени; только теперь они стали белыми и тянулись, тянулись к ней щупальцами, обнимая за шею. Никакого зеркала впереди, никакого Сергея позади, только тишина и сильный жар. Что-то упало с грохотом, кто-то витиевато выругался и — снова ничего. Черная дыра, где время ведет себя самовольно, не подчиняясь законам, где пространство скручивается в спирали и где исчезают галактики. Наверное, там она и оказалась и блаженно задышала в безвоздушии космоса.

А что если довериться провидению и ни о чем не думать? Лежать, скажем, в комнате на диване и ждать того, что должно случиться. Например, придет сосед или еще кто-то, кто окажется кем-то важным в твоей жизни. А может, ничего и не случится, даже если ждать целую вечность. Анна попыталась открыть глаза. Странный треск. Или стук? Больно отзывающийся в одном из полушарий. В левом. Вот опять.

Веки медленно, с трудом поднялись. Анна увидела смутно знакомое лицо. Или незнакомое? Или не увидела, а просто придумала? Отдельные моменты ускользающей цепи событий вспыхнули в голове, выстраиваясь в цветные паззлы. Платье. Замшевые туфли. Немецкое посольство. Das ist meine Frau Anna.

— Михаил, — чуть слышно выдохнула она.

Белый халат из-под сине-зеленой куртки. Усталые глаза. Упрямый подбородок с ямочкой. У кого же еще была ямочка? Это потом, потом, сейчас важно понять, что происходит.

— Ну да, ну да, «скорая помощь», врач, — сбивчиво бормотала она. — Со мной что-то случилось? — попыталась говорить громче, но закашлялась.

Михаил встревожено посмотрел на нее:

— Честно говоря, диагноз рано ставить. Необходимы дополнительные обследования. Сейчас вот доберемся до больницы. Здесь поблизости двадцать четвертая городская. Там и уютно, и персонал хороший.

Как причудливо история раскручивает свою спираль. Такое чувство, что здания тоже проходят свой виток. Когда-то, в тысяча семьсот шестнадцатом, на углу Петровки и Страстного бульвара была построена усадьба князей Гагариных, с мощным двенадцатиколонным портиком, равных которому нет в Москве. В свое время здесь располагался Английский клуб, позднее — интенданты армии Наполеона. Но с 1833 года и по сей день здесь находится больница.

— Прекрасное здание, и по внешнему виду, и по сути, — словно читая ее мысли, вдруг сказал Михаил.

Анне показалось, что она что-то говорит, но голоса не было.

Михаил положил свою широкую ладонь на ее руку и мягко спросил:

— Что же с вами случилось?

Она почувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась. Что с ней случилось? Да если бы она сама понимала, ей не было бы так горько, и она не чувствовала бы, как внутри нее все скручиваются какие-то жгуты, мешают двигаться, душат.

И не задавала бы себе постоянно этот опускающийся тягучим туманом вопрос. Дышать снова стало тяжело. Пытаясь успокоиться, она закрыла глаза, погрузившись в смутную дремоту. Увидела перед собой лицо девочки с большими грустными глазами и красным бантом на коротко стриженных волосах, небритое, беспомощное лицо Сергея — и почувствовала, как ее охватывает паника. «Во всем виновата я, только я!»

Машина остановилась, дверца с громким стуком распахнулась, и Анна увидела табличку «Терапевтическое отделение».