Ей было всего пятнадцать, но она чувствовала, что видела уникального человека.

Тогда-то Люсия и поняла, что маркиз из тех людей, которые получают от жизни все, разрушая на своем пути любые препятствия..

Маркиза принимал представитель одной из старейших венецианских семей. Все приглашенные были аристократами до кончиков ногтей и, соответственно, держались величаво и гордо;

Разговор шел о политике. Вновь и вновь гости перечисляли, обсуждали и осуждали несправедливости, чинимые австрийцами, в то время как маркиз с трудом сдерживал зевоту.

Палаццо, в котором проходил обед, дышало историей, но, как подметил маркиз, нуждалось в ремонте.

Было грустно сознавать, что многие палаццо и памятники Венеции постепенно приходят во все большее запустение. Впрочем, виновными в этом маркиз считал самих жителей города. Если бы они поменьше времени тратили на легкомысленные развлечения, то с легкостью отстояли бы независимость своей республики и сохранили бы былое величие прекрасной Венеции.

Но маркиз не привык пережевывать дела минувшие и попытался настроить собравшихся оптимистически по отношению к будущему. Однако покидал он дворец с чувством, что у венецианцев совершенно нет никакого желания что-либо менять в своей судьбе. Они предпочитали жаловаться на австрийских захватчиков и отравлять существование тем из своих сограждан, кто вынужден служить новому императору.

Солнечные лучи играли и сверкали в воде канала, гондола летела прочь от шикарного палаццо, и маркиз поймал себя на том, что с нетерпением ждет встречи с Люсией и возможности поговорить с Бернаром Бомоном.

Солнечные блики на воде Большого канала напомнили маркизу венецианские полотна Тернера, однако он находил картины Бомона гораздо лучше.

Маркиз забеспокоился, глупо так преувеличивать мастерство неизвестного художника. Наверняка в палаццо картины будут смотреться иначе, обнаружится масса недостатков, а там, глядишь, окажется, что концепция изображения света неверна вовсе. И конечно, знатоки живописи высмеют маркиза!

В то же время интуиция подсказывала ему: мнение посторонних ошибочно, а сам маркиз прав.

Гондола скользила вперед, к маленькому каналу, который проходил ближе всех к дому, где находился чердак Бомона. Маркиз спрашивал себя: «Неужели все великие художники рисовали лишь свои ощущения, нежели реальность?»

До сих пор он никогда не задавался этим вопросом, однако Венеция в картинах Бомона заинтересовала маркиза и тронула его до глубины души. До сих пор ему нечасто приходилось испытывать подобные чувства при одном взгляде на картину. И в то же время разум твердил ему, что это чувство надуманно и что, увидев картины вновь, он будет о них совсем другого мнения.

Гондола остановилась у моста. Выйдя из нее, маркиз узнал узкий переулок, петляющий между высокими домами, и понял, что вскоре увидит дом, куда этим утром привела его Люсия.

Он приказал гондольеру подождать и пошел по старинному переулку, отмечая вокруг признаки крайней нищеты — сохнущее за окнами белье и играющих вдоль канала оборванных ребятишек. А между тем глаз то и дело останавливался на старинных домах с мраморными балконами, построенными в более благополучные времена.

Тот тут, то там на стенах висели каменные щиты, каждый из которых рассказывал о подвигах и победах, ныне оставшихся в славном прошлом Венеции.

Маркиз бодро дошел до двери дома, в котором жила Люсия. Но вдруг ему захотелось уйти, вернуться обратно в свой палаццо.

Странное чувство не давало ему покоя, чем больше он заботится о семье художника, тем большее влияние это оказывает на его жизнь. Он не знал, откуда взялось такое ощущение, но оно было весьма непривычным и неприятным. Маркиз не решался шагнуть вперед, однако что-то неумолимо звало его как можно скорее войти в дом.

— Должно быть, выпил лишнего за обедом, — пробурчал маркиз.