Картина ему понравилась. Он встал, поклонился, сказал: «Спасибо Лене (Михайловой. — Д. Щ.), спасибо группе». Потом поставил подпись, необходимую для озвучания фильма. Его подпись требовалась на каждом этапе работы. Теперь она нужна была для того, чтобы текст, написанный Николаевым, вошел в картину.

«Никаких других текстов, — еще раз заявила супруга, — он сам все запишет!»

За один день требовалось написать текстовой объем, равный полнометражному фильму. Не всякий пышущий здоровьем трудоголик отважился бы на такое. А тут речь шла о 82-летнем старике, специально для этого вывозимом на один день из больницы.

Во Внуково к нему поехала Михайлова и молоденький звуковик. Никто из руководства, хорошо осведомленного о нравах решительной супруги, не отважился на это путешествие. На даче их уже ждали Александровы в полном составе.

— Начинайте, — сказала хозяйка и ушла делать чай.

Включили магнитофон. Задали первый вопрос — о первом фильме, о начале работы в кино…

— Когда… в 953-м году мы приступили к… съемкам «Веселых ребят», — робко начал Григорий Васильевич.

— Дед! Идиот! Какой 53-й! — заорал внук, отягощенный функциями посредника, — давай вспоминай правильно!

В таком духе работа продолжалась еще пару часов.

Потом был худсовет на студии. Во время прослушивания записи все отворачивались и прятали друг от друга лица. Было решено выцыганить из супруги подпись любыми средствами. С Александровским текстом фильм выпускать было невозможно.

Галину Васильевну уверяли, что все причитающиеся деньги она безусловно получит.

«Хотите я встану перед вами на колени?» — спрашивал редактор, нежно заглядывая в глаза непримиримой даме.

Нет, она не хотела.

Буквально в этот момент раздался звонок из больницы. Сказали: «Все… Григорий Васильевич умер».

Подпись, необходимую для того, чтобы довести до конца картину, являвшуюся памятником Александрову и Орловой, дважды вдова все же поставила.

Любочке, впрочем, она смогла отомстить по-своему.

Человек, проживший с Орловой больше сорока лет, лег в другую могилу. Смерть в лице этой дамы постаралась разъединить Любу и Гришу хотя бы на Новодевичьем.

Плебейское рыльце этой смерти Орлова, к счастью, не увидела.

Многое она уже не увидела, не застала, не смогла разделить.

Женская «рифма», посмертно связавшая сестер, отозвалась и в галерее славных внуковских домработниц, одна из которых стала хозяйкой дома Нонны Петровны.

Потом был ремонт в квартире на Бронной, затеянный внуком Григория Васильевича: выброшенные рукописи, фотографии, письма, в которых — удивляясь и комментируя, — рылись рабочие — честные, горластые люди, малокомпетентные, очевидно, в коммерческих тонкостях: что-то не слышно, что б кто-то сумел воспользоваться предоставленным материалом.

И тут, помню, мне стало обидно. И не за Любочку только, а как-то за все сразу. Ведь я это уже проходил, видел, читал. Воспоминания, написанные домработницами, предисловия — забывчивыми внуками, и опровержения — различными литературными дамами.

Удовлетворение тем, что обида эта смогла принять деятельные формы, несколько подпорчено ощущением оставшихся пустот в биографии интересующего вас лица. Что делать! Орлова принадлежала к тем характерам, которым претит дополнительная подсветка собственной жизни. Светобоязнь вряд ли бывает случайной.

Что до обид, то это, конечно, не более чем обратная сторона благодарности. Первая легко обращается во вторую, когда рядом оказываются люди, способные прийти на помощь собственными воспоминаниями.

Благодарю персонажей этой книги, участвовавших в ее создании всеми посильными способами: Н.