Спустя месяц под этот новый курс была подведена соответствующая теоретическая база:

«Любой жанр хорош, если он служит социалистическому строительству. Для этого необходимо, чтобы этот жанр по духу своему, по существу был советским… Все рассуждения об „идеологическом“ и „утробном“ смехе дальше старушечьих вздохов не идут».

А через некоторое время записавшаяся в союзники фильма «Комсомолка» опубликовала интервью с режиссером «Веселых ребят», в котором тот теоретизировал:

«Наша комедия является попыткой создания первого советского фильма, вызывающего положительный смех. Строится он в органическом сочетании с простой и понятной музыкой. В нашем фильме мы стремимся показать, что в условиях, в которых ведется социалистическое строительство, живется весело и бодро. И бодрость и веселость — основное настроение, которое должно сопровождать наш фильм».

Короче, не важно, что материал не соответствует действительности, главное, чтобы было смешно.

Когда съемки наконец-то начались, сразу стало не до смеха.

В то время патологическая одержимость всевозможным ударничеством распространилась и на кино.

Так, в августе Александров уверенно рапортовал о том, что картина будет закончена к декабрю.

На эти невообразимые ударные методы стали переходить и другие режиссеры.

«…Поднимем борьбу, за высокое идейно-художественное качество, короткие сроки и дешевую себестоимость советского фильма…» — подобными заклятьями заполняли свои полосы тогдашние газеты.

На практике же вся эта штурмовщина упиралась в довольно скверную работу цехов, и хорошо, если просто в забулдыгу Парамоныча, какого-нибудь бутафора или осветителя, — хуже, когда дело зависело от студийного чиновника, отлично осведомленного о дебатах вокруг «Джаз-комедии».

Обо всех трудностях и кознях Александров торопливо докладывал Шумяцкому — тот снимал трубку, и этого, судя по всему, было достаточно. После взбучек (в том числе и в прессе) студия предоставляла режиссеру все необходимое, зачастую в ущерб другим съемочным группам. Ромм, например, вспоминал:

«…Собралась дирекция. Совещались, что приостановить. Решили „Пышку“. Только одна картина — „Джаз“ была более или менее обеспечена площадью».

В сентябре 1933-го начались натурные съемки в Гаграх. На пляже была построена специальная узкоколейная железная дорога. Укрепленная на вагонетке камера «брала» всех действующих лиц — так возникла эффектная начальная панорама, дававшая возможность воспринимать действие на пляже в непрерывной динамике, а не монтажными кусками, как это было до той поры.

В Бзыбском ущелье уже была выстроена декорация, там тоже соорудили временную железную дорогу. Вагонетка катилась назад, следуя ритму заранее написанной фонограммы, своевременно распахивались ворота, открывая перспективу, — и из ворот, в войлочной широкополой шляпе, в сопровождении подпасков и стада появлялся Утесов…

«Снимаем жуткую халтуру, тем более вредную, что все это, несомненно, будет иметь успех и станет стилем советского кино на неопределенное время. Трудно себе представить, до каких пределов может дойти дурной вкус и пошлятина в каждой мелочи, начиная с композиции кадриков и кончая выбором костюмов и актерской работой. Гриша (Александров) на меня зол, так как я, очевидно, мешаю ему изгаляться перед легковерными слушателями. Но мне чертовски надоел весь этот салон с наигранным джентльменством. А хуже всего, когда на площадке появляется „хозяйка“. Гриша совсем потерял голову и, видимо, собирается после окончания картины жениться.

Жаль мне Эрдмана — это единственный человек, с кем я могу здесь говорить. Мне жаль его работы впустую.