Услышав, как Керби шумно, со свистом выдохнул, Констанс замолчала, поражаясь собственной горячности. Секундой позже пришел страх, что она находится один на один с мужчиной, от которого можно ожидать чего угодно.

— Я ничего не понимаю. Что здесь вообще происходит? — спросил он и угрожающим тоном добавил: — Если вы воображаете, будто я буду терпеть, что вы за мной шпионите, фотографируете меня, возводите на меня напраслину… Так вот, даже не надейтесь! Против таких, как вы, существуют законы.

— Законы скорее нужны против таких, как вы! — дрожащим голосом парировала Констанс.

Он умен, этого у него не отнять… сумел все перевернуть с ног на голову… и теперь сам же обвиняет меня и пытается запугать. И ведь мне действительно страшно, даже на помощь некого позвать.

Констанс вдруг словно прозрела, только теперь заметив и тесноту прихожей, и то, что мужчина, от которого волнами исходит злость, стоит почти вплотную к ней.

«Тебе ничто не угрожает», — вспомнила Констанс уверения сестры. Не угрожает, как же!

— Отдайте фотопленку, — отрывисто потребовал Керби. — И я хочу знать, зачем вам все это нужно.

— Мне действительно это нужно! — расхрабрилась Констанс. — Я стараюсь сделать так, чтобы Джинни наконец поняла, что вы представляете собой на самом деле… пока еще не поздно.

— Да кто такая эта Джинни, черт возьми?! Это окончательно взбесило Констанс.

Притворяется, что не знает!

— Та самая!!! — заорала она. — И вы прекрасно знаете, о ком я говорю! Джинни — та самая семнадцатилетняя девочка, которую вы пытаетесь соблазнить. Но, знаете ли, вас уже видели, когда… когда вы приводили сюда других девочек! — Констанс заметила, что выражение лица Керби вдруг неуловимо изменилось, но не поняла почему. — Вам должно быть стыдно, ведь она же почти ребенок. Это… это извращение!

Керби неожиданно и так резко дернул Констанс на себя, что она не успела увернуться. Чтобы удержаться на ногах, Констанс пришлось ухватиться за лацкан его пиджака.

Девушка подняла голову и гневно уставилась ему в лицо. Тем не менее сердце ее отчаянно заколотилось, и Констанс с ужасом поняла, что этот мужчина возбуждает ее. При мысли о том, что она испытывает желание к негодяю и извращенцу, ее затошнило.

— Вы повторяете это слово уже второй раз. И зря. Меня можно обвинить во многом, но никак не в том, что я извращенец, — услышала она его хриплый голос. — И я могу это доказать…

Констанс совершенно не ожидала нападения и не успела уклониться от губ абсолютно чужого ей человека. И в самом поцелуе, и в том, как жестко прижимался его рот к ее губам, она почувствовала злость и даже неприязнь. Но не только. Констанс безошибочно поняла, что в глубине его существа просыпается возбуждение.

Самое ужасное — она испытывала точно такие же чувства. Позже Констанс не находила оправдания своему поведению: мужчине завестись с пол-оборота еще простительно, ведь у него в генах заложено так реагировать, зато я… Ведь я же прекрасно знала, что он развратник!

Ей было стыдно вспоминать, как все ее тело просто плавилось от возбуждения, как она прижималась к Керби, вместо того чтобы с негодованием отстраниться, как с жаром отвечала на его поцелуи.

Их обоюдная злость сменилась другими чувствами. Диаметрально противоположными.

И Керби тоже понял это, потому что его губы стали двигаться с чувственной медлительностью, а язык стал вытворять что-то невообразимое.

Словно издалека до Констанс донесся какой-то звук, но, до тех пор, пока Керби, чертыхнувшись, не выпустил ее из объятий, она не могла понять, что это звонит телефон.