Через некоторое время он ощутил под собой сырость и услышал приказ:

– Вычерпывай воду!

Согнувшись пополам, Мелисс протягивал ему обломок какого-то сосуда.

– Ты не знал, что она течет?!

– Знал.

– И не мог ничего сделать?

– Здесь, на этом острове? Нет! – отрезал Мелисс – Хорошо, удалось достать хоть такую!

– Рано или поздно она затонет. И что тогда?

– Ты не умеешь плавать?

– Умею, но я не доплыву до Сицилии!

– Здесь проходит много кораблей, кто-нибудь нас заметит.

Гай промолчал. Заметит? Ночью?! Черная вода за бортом лодки отливала синевой, точно воронье крыло, и казалась очень тяжелой и холодной. Если подумать, что скоро она сомкнется над головой…

Прошло с полчаса. Мелисс греб без устали, стиснув зубы, точно в быстроте передвижения по морю было их единственное спасение. Гай упорно вычерпывал воду, но от его стараний помочь гнилому дереву было мало пользы – лодка постепенно погружалась в море. Наконец они сами оказались в воде: суденышко еще не затонуло, но сделалось беспомощным, бесполезным. Мелисс отшвырнул весла, потом решительно сорвал с себя одежду. Он погрузился в море и поплыл. Гай подумал, что Мелисс не оглянется, но он оглянулся и, удалившись на некоторое расстояние, замер, поджидая спутника. Гай прыгнул вперед и сразу почувствовал, как вода принимает его тело, мягко обволакивая невидимыми струями.

Ночь стояла теплая, волн почти не было… Тусклый свет звезд, слабый шум моря, темнота… Гай невольно заталкивал страх в глубину души; им владели странные шаткие ощущения, рассудок не позволял мыслям прорваться за ту грань, где скрывается зачастую недоступное разуму понимание близости смерти. Нам кажется, что наш мир – это жизнь; смерть лишь появляется и исчезает, хотя присутствие в нем смерти так же реально, как реально все остальное, созданное богами или… еще неизвестно кем: она не гостья судьбы, а ее хозяйка.

Когда Гай начал уставать, он всецело сосредоточился на том, как удержаться на поверхности воды. Мелисс плыл чуть впереди, и оба молчали. По большому счету им нельзя было надеяться ни на чудо, ни на крепость мышц; вскоре Гаю стало больно дышать, руки и особенно плечи ныли так, точно к ним привязали по кирпичу. Он часто останавливался и отдыхал на спине. Отчего-то при виде неба Гая охватывала паническая дрожь, и он невольно закрывал глаза, а когда продолжал плыть, ему чудилось, будто что-то с силой придавливает его сверху; любая, самая маленькая волна казалась огромной, тело постепенно превращалось в камень, который неумолимо шел ко дну. Он впервые понял, что значит не иметь под ногами твердой земли, плыть ночью в море, не видя берега, – словно бы сама смерть несла его в своих коварных объятиях, и он чувствовал ее медленную страшную ласку и торжество…

Между тем темнота поредела – занимался рассвет. Гай отчетливо видел впереди мелькавшую в волнах голову Мелисса: тот сильно, по подбородок погрузился в воду и двигался рывками, очевидно, с трудом заставляя тело подчиняться приказам разума.

В какой-то момент Гай словно бы выпал из времени, его сознание помутилось, и возвращение в реальность было болезненным – он отплевывался и кашлял, и бил руками по волнам, соленая вода щипала глаза и мешала видеть. Мелисс тянул его вверх за волосы, подталкивал снизу… Гай слышал неуклонно приближавшийся размеренный, ровный шум, и еще появились волны, каждая величиной с гору, они почти накрыли их, и тогда Мелисс отпустил Гая и кричал из последних сил, яростно взмахивая руками…

Гай очнулся на палубе, окоченевший, дрожащий всем телом, с которого все еще стекала вода.