Да и молодой матери с ними было тяжело. Детские невропатологи придумали новый диагноз: “Моторный ребенок”. На психиатрическом языке это называется органическим поражением центральной нервной системы.
Муж Эммы оказался типичным эгоистом. Женился на девятнадцатилетней, тщась надеждой, что та потешит его увядающую плоть, а, как он сам выразился: “Получил одни проблемы”. Юную Эмму не остановило, что ее избранник уже дважды был женат и оставил обоих жен с детьми. Точно так же он поступил и с ней — нашел другую, такую же наивную и неопытную, движимый эгоистическим намерением “омолодиться” рядом с юным созданием.
Не верьте, будто бы мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует. Ему столько лет, сколько и зим.
Д.Е.
Эмма все же закончила институт, но от честолюбивых планов ей пришлось отказаться — в науке теперь на жизнь не заработаешь. Алиментов от мужа не хватало — у него оклад три тысячи рублей, хотя он доктор наук. А дети хотят кушать каждый день…
Участковым врачам, по крайней мере, платили зарплату, и Эмма согласилась работать в поликлинике. Как она сама говорила: “Я не врач, а администратор, моя задача — побыстрее принять больных, чтобы в коридоре не скапливалась очередь, и пациенты не ворчали. Строчу в амбулаторной карте, выписываю шаблонные рецепты, даю больничный и мечтаю, чтобы прием поскорее закончился. Даже в туалет не отлучишься — сидящие в очереди тут же начинают ворчать. Постоянно приходят одни и те же бабули с просьбой померить давление, сидят по полчаса, в сотый раз рассказывая про головную боль и прочие недуги, и никакими силами их из кабинета не выставишь, пока не выговорятся. Дома из слушать никто не желает, они всем уже осточертели со своими жалобами, вот они и ходят ко мне — я обязана их выслушивать. Видеть их уже не могу… Потом нужно бежать на вызовы — тоже удовольствие ниже среднего. Иногда с трудом сдерживаюсь, когда вижу, что здоровенный бугай лежит в постели с температурой 37,1 и строит из себя умирающего. А во время эпидемии гриппа просто кошмар.”
В юности она чувствовала в себе силы необъятные и мечтала сказать новое слово в науке, а в итоге была вынуждена заниматься рутиной, чтобы худо-бедно заработать на жизнь себе и детям.
И вот накануне своего тридцатилетия Эмма сидела вечером дома. Одна. Сыновья уже спали, а именинница открыла припасенную бутылку шампанского, сама себе налила и, чокаясь с бутылкой, сама себе вслух желала счастья, мысленно возражая: “Да какое уж тут счастье… Устала от всего, выдохлась, хочется уснуть и не просыпаться. Гори оно все огнем…”
Потом ей попалась на глаза моя книга “Одинокая женщина ищет…”. Эмма разыскала мой номер телефона и пришла. “Мы обе закончили один и тот же институт, но такие разные, — грустно сказала она. — Мне тридцать лет, но я не хочу прожить еще столько же, ведь лучше уже не будет. Итог моей жизни: одинока, работу ненавижу, двое детей, на которых постоянно жалуются учителя, и тоска по вечерам. Я в тупике. Смотрю на свои фотографии студенческих лет и удивляюсь — неужели это я? Теперь я душой — старуха”.
“За последние годы я постарела на несколько месяцев!”
Д.Е.
“В чем трагедия, Эмма? — спросила я свою пациентку, выслушав ее печальную исповедь. — Вы здоровы, и это самое главное ваше богатство. У вас есть профессия, и это второе ваше богатство. Вы не любите свою работу, но ведь можно найти другое место. Ваши дети нуждаются в квалифицированном лечении, и все проблемы устранимы. Вам всего лишь нужен стимул, чтобы встряхнуться. Есть немало женщин, оказавшихся в гораздо худшем положении, — у них, в отличие от вас, нет ни жилья, ни приличной работы, ни средств к существованию, а на руках маленький ребенок, — но они не сдаются”. |