– Да поможет Господь каждому, кто так говорит.

Генерал ушел вверх по лестнице. На площадке он услышал, как хлопнула входная дверь, потом раздался раскат грома, и все стихло. Белая вспышка молнии осветила дом. Дункан поднял голову, услышав стук дождевых капель по крыше. Снизу больше не доносилось никаких звуков.

Растерянный и печальный, он покачал головой и, внезапно ссутулившись, пошел к своей спальне.

Чарльз дошел до Джорджтауна под дождем, не обращая внимания на гремевший гром и сполохи молний. Постучавшись в какой-то дом и перебудив хозяев, он спросил, как дойти до частного кладбища. Сонная пара была так напугана его диким видом, что не посмела ему отказать. Чарльз появился на их веранде подобно адскому чудовищу из ночного кошмара – мокрый насквозь человек с длинной бородой до пояса, безумными глазами, в конфедератской рубашке и с кольтом на ремне.

Прибавив шагу, Чарльз добрался до кладбища уже в кромешной тьме. На мокрой траве он поскользнулся и чуть не упал, наткнувшись на прутья невысокой изгороди. Колени уперлись в металл. Кованое железо.

Неужто с завода Хазардов? Из горла вырвался безумный смешок. Он чувствовал, что теряет рассудок. Перед глазами все кружилось и путалось. Ему хотелось кричать. Хотелось умереть.

Пинком открыв калитку, он вошел на кладбище, глядя на могильные надписи в свете молний. Раскинув гранитные крылья, гранитные ангелы протягивали к нему гранитные руки, о чем-то умоляя его гранитными глазами.

«Нет, спасибо, я уж сам как-нибудь найду то, что мне нужно…»

В темноте он то и дело спотыкался о низкие надгробия, больно ударяясь о холодный мрамор. В вышине проносились белые зигзаги молний. В какой-то момент он вдруг увидел высокий обелиск и огромную надпись, высеченную на пьедестале: «СТАРКВЕЗЕР».

Он долго брел сначала в одну сторону, потом в другую, пока наконец не нашел ее могилу. На маленьком прямоугольном камне, немного скошенном сверху, Дункан поместил только имя и две даты – больше ничего.

Чарльз упал на колени под проливным дождем, мокрый с головы до ног. Но он не чувствовал ни сырости, ни холода – только бесконечное, раздирающее его изнутри горе. Он стоял на коленях перед могилой и вдруг, совершенно не осознавая, что делает, начал колотить себя кулаками по ногам.

Он бил все сильнее и сильнее, словно хотел наказать себя. Сжатые в кулаки руки свело болью, но он все продолжал бить. Гром гремел, как пушки возле Шарпсберга. Молнии вспыхивали снова и снова, освещая пятно крови на его правой штанине. Удары стали чаще.

Как ему жить с таким грузом вины? Что делать с этим ребенком, который появился на свет из-за него, как из-за него же появился и этот могильный камень? Что ему делать?

Из его горла вырвался короткий странный крик раненого зверя. А потом откуда-то из глубины начала подниматься некая сила, которая неизбежно должна была вырваться наружу. Он разжал пульсирующие от боли кулаки, поднял правую руку к мокрому лицу и потрогал щеку.

Это был не дождь.

Он упал на могилу и первый раз после Шарпсберга зарыдал.

Чарльз пролежал на могиле Августы Барклай до рассвета, когда гроза наконец утихла. Потом, стуча зубами от холода, он долго шел до центра города и добрался к дому генерала часам к десяти.

После физических и душевных потрясений прошедшего вечера Дункан плохо спал и встал поздно. Он только собирался приступить к завтраку, когда в дверях столовой предстало душераздирающе печальное явление по имени Чарльз Мэйн. Сверху донеслось хныканье Чарльза-младшего и ласковый голос Морин.

Стиснув зубы, Дункан постарался успокоиться. Это оказалось нелегко.

– Черт побери… – проговорил он, побагровев от возмущения. – Чем вы занимались всю ночь? Пили, валялись в канаве?

Все выглядело именно так.