– Но о чем еще тут можно говорить? – удивленно уставилась на Китти мать. – Мне казалось, ты наконец поняла, что потратила впустую слишком много времени, болтая с ним без конца и слушая его одного, вместо того чтобы слушать меня. Какое ему дело до приглашения на обед?..
Китти понимала, что не следует рассказывать матери всего – ведь если отец станет возражать против ее присутствия на обеде в честь радикала, мать разойдется не на шутку и Джону не поздоровится.
– У меня нет приличного платья.
– И из-за этого ты так переживаешь? – Лина вскочила, схватила дочь за руку и потащила в спальню. – Думаю, у меня в сундуке найдется кое-что – если только моль не сгрызла за столько лет. Ну, ничего, мы все сможем привести в порядок!
С этими словами мать ринулась в угол, где под грудой домашних одеял стоял старый сундук. Через минуту его крышка распахнулась с ужасающим скрипом.
– Вот оно, мое приданое, – бормотала Лина, вытаскивая одну вещь за другой и с любовью разглядывая их. – Его собирали моя мама и бабушка. Посмотри, какие чудесные ковры, какие платья! И все это пропадет, никому не нужное, на убогой грязной ферме! – В ее голосе звучали грусть и гнев.
Китти нетерпеливо возразила, считая своим долгом вступиться за Джона Райта:
– Но ведь ты же любила отца, когда выходила замуж? И он старался как мог, изо всех сил…
– Да, он сумел вдолбить тебе это все в голову, – сердито фыркнула Лина, теребя кусок тонких кружев. – У нас была бы отличная плантация, если бы ему хватило ума прикупить побольше рабов и как следует вышколить их, чтобы получить хороших работников, как поступил когда-то Аарон Коллинз. Так нет, он, видите ли, вообразил, что сам сможет прокормить семью! Да еще твердил, что красивые вещи и богатая жизнь вовсе не стоят того, чтобы мучить других людей. Теперь ты видишь, к чему это привело? Чувствуешь, как пахнет рыба в котелке? Вот уже неделю мы едим эту проклятую уху! Не думаю, что на плантации у Коллинзов такая же еда!
Ну вот, пошло-поехало, подумала Китти, теперь ее ничем не остановишь. Разве она поймет, что Джон Райт хотел прокормить семью, не нарушая при этом собственных жизненных принципов.
– Ах, вот оно наконец! – Лина выудила из сундука свое платье из алого бархата со слежавшимися воланами кружевами. – Надо только подержать его под камнем для глажки, и оно станет как новое!
Стараясь скрыть охватившее ее разочарование, Китти присмотрелась к наряду повнимательнее. Может быть, еще не все потеряно. Конечно, платье велико – в молодости мать обладала гораздо более пышной фигурой, нежели Китти сейчас. Но нет, бархат безнадежно измят. Как ни прискорбно, но надо признать, что платье пришло в полную негодность.
– Может быть, мы смогли бы соорудить что-нибудь из нижних сорочек? – со слабой надеждой спросила девушка, расправляя нечто воздушное из розовой тафты.
– Дитя мое, бальные платья никто не шьет из нижних сорочек, – брезгливо одернула дочку Лина. И правда, где такое слыхано?!
– Ну а я бы сшила, если бы сильно захотела попасть на этот обед. Наверное, мне бы пригодились еще вот эти ленты. И вот тот кусок кружев. Может быть, если… – Но тут девушка беспомощно умолкла, не зная, как дать матери понять то, что было вполне очевидно.
– Туфельки! – воскликнула Лина при виде пары изящных туфель с вышитыми мысками. – Я не надевала их с самой свадьбы! Померь-ка, вдруг придутся впору!
Китти покорно надела туфли, которые свалились с ее миниатюрных ног при первом же шаге.
– Ничего, набьем в носки тряпок, – возбужденно заверила Лина. |