— Никто не ставит под сомнение слова его святейшества, — быстро проговорил Виталь, — и с его стороны весьма великодушно прислать больному икры. Однако я никогда еще не слышал о более странном лекарстве.

Он многозначительно поглядел на меня, но, кажется, никто этого не заметил.

Никколо пытался приподняться на локтях, но от слабости упал обратно на подушки. Однако он твердо вознамерился высказаться:

— Я не против, Виталь. В икре есть хоть какой-то вкус, а все остальное кажется мне совершенно пресным. — Он скорее выдыхал, чем произносил слова, а затем пробормотал себе под нос: — Правда, от нее щиплет глаза. Но, наверное, от любой другой еды было бы то же самое.

«От нее щиплет глаза».

Я угрюмо задумался над этими словами. Никто из них, разумеется, даже не подозревает, что я сам составлял яды, придумывал методы замаскировать яд, знал, как его дать, и если существует еда, способная совершенно перебить своим вкусом вкус отравы, то это, без сомнений, черная икра, и в нее можно подмешать что угодно.

— Виталь, — позвал больной. — Кого это ты привел с собой? — Он поглядел на меня. — Зачем он здесь? — Каждое слово выходило изо рта Никколо с усилием.

И наконец-то, к моему огромному облегчению, появилась служанка с тазом воды и принялась обтирать лоб больного влажной тряпкой. Она стерла пот с его щек. Никколо раздражали ее прикосновения, он слабо протестовал, однако старик велел ей продолжать.

— Я привел этого человека, чтобы он поиграл тебе на лютне, — пояснил Виталь. — Я знаю, что музыка всегда радовала тебя. Он будет играть совсем тихо, совершенно не раздражая.

— Да-да, — проговорил Никколо, откидываясь на подушки. — Вот это, в самом деле, прекрасная мысль.

— На улицах говорят, ты позвал этого человека, чтобы он играл демону, поселившемуся у тебя в доме, — внезапно проговорил Лодовико. Он снова был готов разразиться слезами. — Неужели так и есть? И сейчас ты лжешь, придумываешь другую причину?

Виталь был потрясен.

— Лодовико, замолчи! — воскликнул старик. — В том доме нет никакого демона. И не смей разговаривать с Виталем в подобном тоне! Этот человек вернул меня к жизни, когда все остальные доктора Падуи — а докторов там больше, чем во всей Италии, — подписали мне смертный приговор!

— Но, отец, в том доме все-таки живет злобный дух, — возразил Лодовико. — Все евреи знают о нем. Они называют его каким-то особенным словом.

— Диббук, — устало произнес Виталь.

В его голосе не слышалось страха человека, у которого в доме обитает призрак.

— И Виталь заразился от своего диббука, когда ты дал ему ключи от дома, — продолжал обвинять Лодовико. — Стоило этому диббуку поселиться там и начать бить окна по ночам, как врачебные таланты Виталя стали угасать прямо у нас на глазах.

— Угасать? — Виталь был ошеломлен. — Кто сказал, что мои таланты угасают? Лодовико, это же ложь! — Он был обижен и смущен.

— Но ведь твои пациенты из евреев к тебе больше не ходят! — выпалил Лодовико. Внезапно он сменил тон: — Виталь, друг мой, из любви к моему брату скажи правду.

Виталь попал в безвыходное положение. Но Никколо смотрел на него с доверием и любовью, а старик задумался, не спеша делать какие-либо выводы.