— Сядь сюда, — обратился ко мне синьор Антонио, указав место справа. Я повиновался.

— Хочу еще раз заявить, что я возражаю! — произнес отец Пьеро. — Возражаю против этого завтрака с призраками или как еще его можно назвать! Дом необходимо подвергнуть экзорцизму, и я готов немедленно приступить.

— Довольно препираться, — произнес синьор Антонио. — Я теперь знаю, чей дух обитает в доме, я расскажу вам, кто он такой и почему его душа не находит покоя. И я потребую от вас, чтобы ни единое слово, произнесенное в этой комнате, не вышло за ее пределы.

Священники с большой неохотой обещали синьору Антонио молчать, однако я видел, что они вовсе не считают себя связанными словом. Хотя, наверное, это не так уж и важно.

Из подвала по-прежнему доносился грохот, и я снова решил, что призрак катает по полу громадные бочки с вином.

По жесту синьора Антонио стражники закрыли двери обеденного зала, сделалось немного тише, и Антонио заговорил:

— Позвольте мне начать с далекого прошлого, когда я был юным флорентийским студентом и вкушал при дворе Медичи всевозможные радости жизни, не зная меры, поэтому я совсем не обрадовался, когда во Флоренцию явился неистовый Савонарола. Вы знаете, кто это такой?

— Расскажи нам, отец, — попросил Никколо. — Мы столько раз слышали это имя, но на самом деле не знаем, что происходило в те времена.

— Тогда, как и сейчас, у меня было множество друзей из числа иудеев. Я дружил с учеными флорентийскими евреями, и в особенности с одним учителем — он помогал мне переводить медицинские трактаты с арабского, которым этот великий наставник владел в совершенстве. Я преклонялся перед ним, как вы, мальчики, преклонялись перед своими учителями в Падуе и Монпелье. Учителя звали Джованни, и я был в огромном долгу перед ним за ту работу, какую он делал для меня. Мне постоянно казалось, что я плачу ему слишком мало, потому каждый раз, когда он приносил мне прекрасно составленный манускрипт, я сейчас же отправлял его к печатнику, и книга расходилась по моим друзьям, чтобы они тоже могли читать и наслаждаться. Надо сказать, что через меня переводы и комментарии Джованни распространялись по всей Италии, а он работал очень быстро, крайне редко допуская в тексте какие-либо ошибки.

Но получилось так, что благополучие Джованни, моего доброго друга и собутыльника, стало зависеть от моей протекции, когда пришли святые братья и своими проповедями стали настраивать народ против иудеев. И от меня же зависело благополучие и единственного сына Джованни, Лионелло, который тоже был моим лучшим другом и компаньоном. Лионелло и его отца я любил всем сердцем.

Вы ведь знаете, что в наших городах каждую Страстную неделю происходит одно и то же. Двери всех еврейских домов наглухо запираются с Великого четверга до Пасхального воскресенья, главным образом для защиты самих иудеев, а не для чего-то еще. И после того как сказаны все проповеди, в которых евреев клеймят именем убийц Христа, молодые оболтусы разбредаются по улицам и швыряют камни во все дома иудеев, какие попадаются им на пути. Евреи сидят по домам, спасаясь от нападок, и дело редко заходит дальше пары разбитых окон. Когда же Светлое воскресенье минует и народ снова успокаивается, все возвращаются к повседневным делам, иудеи выходят из домов, вставляют новые окна, и все обо всем забывают.

— Да, нам это известно, и мы уверены, что они получают по заслугам, — проговорил отец Пьеро, — потому что они действительно убили нашего Господа Иисуса Христа.

— Давайте не будем приписывать это преступление нынешним иудеям, — возразил синьор Антонио. — Во всяком случае, нашего Виталя ценят врачи самого папы, и среди его пациентов много римских богачей и их домочадцев, они счастливы, что их лечит именно он.