И там, в свете свечей, все мы увидели небольшой человеческий скелет, кости, которые держались вместе лишь благодаря истлевшим останкам одежды.
Вокруг скелета лежали стопки книг. А рядом с книгами — мешочки с драгоценностями. Как же, должно быть, страдал в этом тесном каменном мешке Джованни, обиженный, израненный, обливающийся слезами! Это было понятно по положению костей: кисть руки тянулась к стопке книг, подложенных под голову, кости силились прижать к себе бесценные знания, заключенные в переплет.
Маленький и хрупкий, лежал на книгах череп. И в мерцании свечей сверкали стекла очков.
12
В тот же день в дом пригласили старейшин еврейской общины. Синьор Антонио принял их наедине, предоставив Никколо, Виталю и мне заниматься своими делами.
Вечером принесли гроб для останков Джованни, и мы вместе со старыми иудеями, взяв факелы, отправились в долгий путь до еврейского кладбища, где и предали останки земле. Все молитвы, необходимые по ритуалу, были прочитаны.
Ни одному городскому хулигану не позволили помешать процессии. Уже совсем поздно мы вернулись в затихший дом. Казалось, никакого призрака здесь никогда не существовало. Слуги, несмотря на поздний час, до сих пор подметали коридоры и лестницы, во многих комнатах горел свет.
Синьор Антонио позвал Виталя к себе в библиотеку и попросил (об этом позже рассказал мне сам Виталь) поделить богатства Джованни: половину вручить еврейским старейшинам, а половину оставить себе, поскольку Виталю предстояло не только молиться о душе Джованни и сберегать память о нем всеми доступными способами, но и систематизировать и восстанавливать многочисленные письменные труды Джованни. Синьор Антонио сохранил копии многих книг, а Виталю предстояло отыскать утерянные. В ближайшее время это должно стать его главной работой.
Никколо тем временем переедет в свой дом, как и было задумано с самого начала, а Виталь станет его секретарем.
Иными словами, Виталь получил ответ на свои молитвы, в том числе и на произнесенные в домашней синагоге, потому что теперь благодаря наследству Джованни он стал богатым человеком.
Было ясно, что моя миссия выполнена. На самом деле я даже недоумевал, почему Малхия до сих пор не приходит за мной.
Я навестил синьора Антонио в его доме, когда он уже собирался ложиться спать, и сообщил, что скоро уйду, поскольку моя работа завершена.
Синьор Антонио поглядел на меня долгим многозначительным взглядом. Я понимал, что ему хочется спросить, каким образом и почему я увидел дух Джованни, но он удержался от вопроса, поскольку в Риме было опасно вести подобные разговоры, и синьор Антонио решил не поднимать эту тему. Мне хотелось рассказать ему, как я скорблю о том, что Лодовико покончил с собой. Я пытался подобрать слова, но так и не смог. Наконец я протянул к нему руки, и старик сжал меняв крепком объятии, благодаря за все, что я сделал.
— Ты же знаешь, что можешь оставаться у нас сколько захочешь, — произнес он. — Я буду счастлив, если у меня в доме появится лютнист. Я с удовольствием послушал бы песни, какие ты знаешь. Если бы я не носил траур по Лодовико, я упросил бы тебя сыграть прямо сейчас. Но, насколько я понимаю, ты не можешь остаться с нами. Почему ты уходишь?
Антонио был искренне расстроен, и на мгновение я растерялся, не зная, как ответить. Я взглянул на него. Подумал обо всем, что успело произойти за последние два дня, и мне показалось, я знаю этого человека много лет. Такую же боль я испытывал, исполняя для Малхии первое задание — тогда я сильно сблизился с жителями средневековой Англии, которым был послан в помощь.
Я вспомнил о Лионе и Тоби, о том, как Малхия уверял меня, что я умею любить. Если это так, то я обрел это умение совсем недавно, и я пока еще был неуклюжим новичком в любви, мне еще как-то предстояло искупить десять лет горечи и полной неспособности любить кого бы тони было. |