За год до описываемых событий Иван Ипполитович Берг погиб при катании на лыжах в Гармиш-Партенкирхене. Еще раньше скончалась его супруга. Дети остались одни – два сына и девочки Лиза и Таня. Старшим в семье оказался студент третьего курса университета Павел, которому меньше всего хотелось умножать наследственный капитал. Напротив, Павел страстно мечтал свести этот капитал к полному нулю путем социальной революции. Павел тяготился своим богатством, своими фабриками, где заведенным порядком естественно шла эксплуатация рабочего класса, он стыдился всего этого до тех пор, пока товарищи не разъяснили ему, что деньги являются прекрасным подспорьем в борьбе с самодержавием.

Надо сказать, что и Николай, студент Императорского Технического училища, человек взглядов, как мы видели, хоть и прогрессивных, но умеренных, тоже относился с какой-то неловкостью к семейному богатству, вроде бы стыдясь его.

Итак, братья подошли к своему дому, большому особняку. Дом строился парижским архитектором и представлял собой образец только что входящего в моду стиля «модерн»: огромные окна, забранные в декадентски изогнутые рамы, декадентские опять же бронзовые перила, ручки, фонари, облицовка по фасаду метлахской плиткой, чудно и тревожно загорающейся, когда на нее падали лучи закатного солнца, а внутри – черное дерево, особый какой-то «теплый» мрамор с внутренним огнем.

В гостиной братья застали небольшое общество. Развалясь в кресле и бесцеремонно вытянув ноги в странных высоких меховых сапогах, хохотал Виктор Горизонтов, юноша богатырского сложения. Смеялись и сестры, высокая румяная с толстой косой семнадцатилетняя Лиза и шестнадцатилетняя Таня, совсем еще девочка. Снисходительно улыбался друг Павла – штамповщик берговской обувной фабрики Илья Лихарев. Что же или кто же вызвал веселье барышень и молодых людей? Еще не входя в зал, Павел и Николай услышали высокий надтреснутый голос, порой начинавший как бы дребезжать от экстаза.

– Общество это должно быть взорвано и срыто лопатами до основания! Нужно расчистить место для новой жизни! Нужно сломать не только дворцы и тюрьмы, но и заводы, и москательные лавки, и ресторации, притоны разврата правящей элиты, и больницы, где одурачивают страждущий класс!

Это выкрикивал стоящий возле окна худой, одетый в черную косоворотку блондин. Жидкие волосы падали ему на выкаченные голубые глаза, правая рука то и дело взлетала над левым плечом.

– А булочные, Митяй, с булочными как поступить? – низким красивым голосом спросил Виктор Горизонтов, не меняя позы.

– Сжечь! – крикнул блондин. – Хлеб съедим, а булочные сожжем!

– А университеты? – спросил с порога Николай Берг.

Блондин сделал порывистое движение и застыл в рывке.

– Под корень! – взвизгнул он. – До основания! Плугом пройти по пепелищам университетов и библиотек, вместилищу векового обмана трудящихся! Мы должны разрушить города и уйти к дикой природе!

– Стоп! – сказал вдруг Горизонтов, поднялся с кресла и лениво потянулся, как бы демонстрируя свою великолепную фигуру. Он вынул из кармана серебряный рубль и протянул его неистовому оратору. – Пока еще булочные не сожжены, Митяй, сходи купи нам с тобой на ужин ситного, сахару да фунт чайной колбасы.

Блондин взял рубль, щелкнул каблуками перед барышнями и стремительно вышел, что-то все еще бормоча себе под нос.

– Хорош? – спросил Горизонтов, когда шаги блонди