– Ты должна понять… – Он крепче сжал руки, не отпуская ее. – Пойми, если я говорю, что люблю тебя, это не просто легкомысленное признание. Я – не ветреный мальчишка. Я очень тщательно выбираю слова, а слово «люблю» – в особенности. Я не произносил его вот уже шесть лет, а именно шесть лет назад, если тебе это, конечно, интересно, умерла женщина, которую я любил. Ты понимаешь, Джини?

В комнате воцарилась абсолютная тишина. Джини смотрела в его побелевшее лицо. Внезапно он отпустил ее руки и отступил назад.

– Я не хотел этого. Не хотел вдобавок ко всему остальному говорить еще и это. Я собирался уйти и оставить свои чувства при себе. Именно так я все задумывал. – Роуленд поколебался, а затем продолжал: – Теперь я вижу, как сильно любит тебя Паскаль Ламартин, и не сомневаюсь, что ты тоже любишь его. Я понимаю, что нахожусь в долгу перед ним за то, что он сделал вчера. Но вместе с тем, я сознаю, что не могу… Слишком многое поставлено на карту. – Он сердито пожал плечами. – Я хочу прояснить все до конца. Я – несовременный человек, по крайней мере так говорит Линдсей. И если ты примешь меня таким, каков я есть, я женюсь на тебе. А если хочешь прогнать меня, то не забывай об этих моих словах.

Он вел себя все более скованно, а последняя его фраза прозвучала и вовсе натянуто. Глаза Джини наполнились слезами.

– Как ты можешь так говорить! Остановись, Роуленд! Ты ведь едва меня знаешь.

– Я знаю тебя вполне достаточно.

– Это не может быть правдой. Ты не должен говорить такие вещи. Это не честно по отношению ко мне. Да и по отношению к тебе самому тоже.

– Разве? – Он посмотрел на Джини тяжелым взглядом. – Почему же? Просто я слишком ясно вижу альтернативу. Я знаю, каково мне будет уйти отсюда и не видеть тебя больше, не слышать твоего голоса. Это будет жизнь наполовину. Господи, до чего же отчетливо я представляю себе эту жуть!

– Вовсе необязательно все будет именно так. – Джини спрятала лицо в ладонях. – Роуленд, ты же знаешь, что я права. Подобные чувства проходят быстро. Возможно, сейчас тебе действительно кажется, что все будет именно так ужасно, как описал. Возможно, я сейчас чувствую то же самое. Но если мы примем такое решение, если будем избегать друг друга, все это забудется. Со временем боль станет слабеть, а затем в один прекрасный день каждый из нас оглянется назад и подумает: «Слава тебе, Господи, что так получилось! Каким же я был дураком, что дал волю своему воображению!»

Увидев, что лицо Роуленда стало неподвижным и замкнутым, Джини умолкла. Он снова взял ее ладонь в свои руки.

– Ты полагаешь, все это – не более чем игра нашего воображения? Если так, то я благодарю за него Всевышнего и доверяю ему больше, нежели здравому смыслу. А ты… Разве – нет?

В наступившей тишине он ждал ее ответа. С улицы раздавался бой башенных часов, слышался шум уличного движения. Все эти звуки доносились до них словно из другого измерения. Так же, как и Роуленд, Джини пыталась представить себе, что ожидает ее впереди. Будущее, подобно раннему весеннему утру, было подернуто легкой дымкой, сквозь которую, однако, уже проглядывал чудесный день. Джини смотрела на розу ветров своей жизни: север, юг, запад, восток… Картина, открывавшаяся ее взгляду, представлялась теперь светлой пасторалью, подобной той, которую когда-то подарил ей Паскаль. Оба мужчины, похоже, сумели снять какие-то защитные барьеры, существовавшие в ее мозгу, наполнив мир Джини светом и надеждой. Она, правда, не знала, удалось ли это им самим, или именно она наделила их этим даром. Однако открытие, что, помимо Паскаля, существует еще один мужчина, способный на это, смутило Джини, заставив ее усомниться в себе.