Роуленд зарделся еще сильнее.

– Возможно, так оно и есть, – пожал он плечами. – Это – один из моих недостатков. Хотя на самом деле у меня их намного больше.

– Без сомнения. Это относится к любому из нас. Но про вас, помимо всего прочего, говорят еще, что вы – закоренелый бабник. Вам это известно?

Лицо Макгуайра сделалось пунцовым. Он бросил на Маркова яростный взгляд.

– Мне кажется, это не ваше дело. – Поколебавшись, он спросил: – Это вам тоже Линдсей сообщила?

– Линдсей? Нет, что вы! Кто-то другой. Линдсей ни за что не сказала бы о вас ни одного плохого слова. Во-первых, она чрезвычайно скрытна, а во-вторых, как я вам уже говорил, вы ей очень нравитесь. Во всех отношениях, не считая, конечно, вашего зазнайства. Не скажу, что ее мысли заняты исключительно вашей персоной. У нее сейчас есть, над чем подумать. Вы заметили, как она переменилась?

– Переменилась? С каких это пор? Нет… пожалуй, не заметил.

– Находясь на работе, она, конечно, скрытничает. Кроме того, вы ведь не так давно работаете в «Корреспонденте», верно? Месяцев шесть-семь?

– Да, около того.

– Так вот, это произошло сразу же после вашего прихода в газету, так что вы вряд ли могли заметить эту перемену. Она вся напряжена как струна. Конечно, она не позволила бы себе раскисать или ударяться в слезы на работе или перед человеком вроде вас, но… Я знаю ее очень давно. Видите ли, я – «голубой», и она не стесняется откровенничать со мной. Когда мы встречаемся, она мне полностью открывается.

Повисло молчание. Макгуайр, казалось, взвешивал услышанное. Он задумчиво смотрел на долину, ветер трепал волосы у него на лбу. Раз или два он взглянул на Маркова, как будто намереваясь заговорить, но так ничего и не сказал. Марков был рад, что его глаза прикрыты зеркальными стеклами очков, поскольку холодный, оценивающий взгляд Макгуайра был способен вывести из равновесия даже его. Разумеется, любой нормальный человек на месте Роуленда поинтересовался бы, что происходит с Линдсей, однако Роуленд не сделал этой очевидной вещи, чем вызвал к себе еще больший интерес со стороны Маркова. Фотограф мысленно занес на его счет еще несколько очков. Через некоторое время Роуленд проговорил:

– Теперь, когда вы об этом сказали, мне тоже кажется, что я заметил в ней некоторые перемены. Вы верно говорите: Линдсей довольно скрытна и не пускает меня к себе в душу, но мне кажется, она стала какой-то более тихой. По крайней мере, в последние пару недель.

Марков вспомнил, что ровно две недели назад они с Линдсей ужинали в том жутком литовском ресторане, но, разумеется, оставил это при себе.

– И еще… Вчера я обратил внимание на то, что она очень бледна.

Бледна и привлекательна, подумал Марков. Он лично руководил Линдсей, когда она накладывала макияж. По его глубокому убеждению, все мужчины делились на два типа: одни знали, что женщины пользуются косметикой, другим это было невдомек. Судя по всему, Макгуайр относился ко второй категории, и Марков мысленно поздравил себя с этой удачей.

– Надеюсь, она не больна? Или, может быть, у нее какие-то семейные проблемы: с матерью, с Томом?

Вопрос был задан тоном вежливым, но совершенно безразличным и сопровождался очередным прожигающим насквозь взглядом зеленых глаз. Это вывело Маркова из равновесия и, отлепившись от стены, он сделал несколько шагов по тропе.

– Нет, нет, дома у нее все в порядке, – уклончиво ответил он и замолчал, дожидаясь новых предположений со стороны Роуленда. Их, однако, не последовало. Марков мысленно выругался.

– Так вот, о чем я подумал. – Вновь заговорил он, когда мужчины, не сговариваясь, двинулись обратно ТОЙ же тропинкой, по которой пришли сюда.