Именно поэтому Оливер возвращался сюда раз за разом. После посещения «Праздника» он всегда чувствовал себя лучше.

– Как обычно? – поинтересовалась барменша.

Оливер благодарно кивнул, слегка польщенный тем, что его узнали. Этого никогда прежде не происходило. Но впрочем, до прошлой недели он и появлялся здесь не особо регулярно. Барменша плеснула ему порцию знаменитого «праздничного» виски. Оливер со стуком поставил рюмку обратно, потом еще раз и еще. Виски напомнило ему слова Шайлер – о том, что больше всего на вкус крови походит вкус виски. Соль и огонь. Юноша бередил свою печаль, словно струпья на шее. Ему нравилось расцарапывать их до крови, чтобы посмотреть, насколько хуже станет. Он вправду не мог перестать пить виски. Оно слишком сильно напоминало ему о Шайлер. Хотя, с другой стороны, все в этом треклятом городе напоминало ему о ней.

Спасения не было. Ночью ему снилась она, тот год, что они провели вместе, то, как они спали спина к спине. Он до сих пор помнил, как пахли ее волосы после душа и как в уголках ее глаз собирались морщинки, когда она улыбалась. По утрам, проснувшись, он был словно зомби, вялый и беспокойный. Она ушла всего месяц назад и не вернется более. Во всяком случае, к нему. Он это понимал. Он практически подарил ее. Конечно, она не принадлежала ему, чтобы дарить ее, но без этого она ни за что бы не ушла. Он понимал меру ее верности – не уступающей его собственной.

Он поступил правильно – он это знал, – но от этого боль не уменьшалась. Ему было больно потому, что он знал: она любила его. Так она ему сказала. Просто… просто этого было недостаточно. Просто его она любила не так, как другого. Оливер не хотел быть раком на безрыбье, утешительным призом. Он не желал верности и дружбы. Он хотел владеть ее сердцем целиком, и понимание того, что этого не произойдет никогда, было трудно вынести.

Если бы только он мог забыть ее! Но сама его кровь жаждала ее, прикосновения ее мягких губ к шее, ощущения, возникавшего, когда ее клыки пронзали кожу и его захлестывала неодолимая волна удовольствия. Теперь же все его тело звучало в лад потере, тосковало и страдало так же, как и душа. Он поднял палец, требуя еще порцию выпивки.

– Притормози, ковбой, – с улыбкой произнесла барменша, – Это уже какая, четвертая? Еще же даже шести нет!

– Мне нужно, – пробормотал Оливер.

– Зачем?

Он покачал головой, и барменша отошла обслужить посетителя у другого конца стойки.

Оливер потрогал спрятанную в кармане карточку, провел пальцем по выгравированным словам. Это было тайное место для таких, как он, – для краснокровных, которых бросили их вампиры, для людей-фамильяров, мучившихся от неудовлетворенной жажды. Он вспомнил собственные решительные слова, которые сказал Мими в ту ночь, когда они впервые побывали в том заведении, о своей показной храбрости, которую ему удалось изобразить. И все это было ложью. Он нуждался в дозе, всего в одном укусе – и уже неважно было, что укусит его не Шайлер. Он просто хотел снова почувствовать себя целым. Он хотел, чтобы кто-нибудь заставил боль уйти. Помог ему забыть. Конечно, он знал о риске, о сопряженных с этим опасностях: шизофрения, инфекции, зависимость. Существовала вероятность того, что после одной ночи он может не захотеть больше уходить. Но ему нужно было туда пойти. Все, что угодно, лишь бы не жить больше с этим чудовищным одиночеством внутри. Он мстительно грохнул рюмкой об стол и снова подал знак барменше.

– Что бы ты там себе ни думал насчет «нужно», но лучше бы ты этого не делал, – сказала барменша, вытерев стойку и оценивающе взглянув на юношу.

Барменша работала в «Празднике» еще с тех пор, когда Оливер начал в восьмом классе тайком нахаживать сюда, и сейчас он впервые заметил, что она как будто вовсе не стареет.