|
Здесь тоже все решают деньги. Мальчишки идут заниматься в футбольную секцию на равных условиях, но в итоге, спустя несколько лет, играют именно те, чьи родители готовы платить за это тренеру. Заплатил – играешь, нет – сидишь на скамье запасных. Исключения есть, но и они закономерны: если видно, что парень экстраординарный, новый Месси или что-то вроде того, он играет в команде, но только потому, что в нем видят потенциал и надеются продать потом подороже. От этого футбол в стране не развивается.
Он смотрит на меня, открыв рот. Я виновато улыбаюсь. – А что, если ты примешь эти полгода просто как… перерыв? – продолжаю, вздохнув. – Понимаю, что для спортсменов это подобно смерти, но мы могли бы что-нибудь придумать… У нас в группе есть парень, отец которого может устроить тебя в местную команду, чтобы тренироваться вместе с футболистами. Ты поживешь, подумаешь о своей жизни… Вдруг тебе здесь понравится? Я могла бы помочь освоиться… Джастин обхватывает голову руками и выдыхает так шумно, что мне становится неловко. Все, о чем я сейчас ему толкую, действительно звучит как бред. Молчим. Я не готова настаивать, он продолжает все взвешивать. Мы оба понимаем, что это не самое лучшее решение для него, но все же решение. Пусть временное. – Я никогда не выучу ваш язык, – говорит он наконец, со скрипом сжимая зубы. А я почему-то ликую. Он ведь не сказал «нет»? Не сказал! – Но ты ведь можешь попробовать… Джастин хмурится, нервно чешет лоб, прячет руки в карманы штанов, затем достает их обратно и сильно хлопает себя по щекам. От резкого звука я вздрагиваю. – Я не смогу. – Он истерически смеется. – Зачем мне все это? Боже, ну что за… – Сможешь, – моя ладонь снова на его предплечье. Не навязывайся. Не навязывайся. Перестань. Американец замирает, уставившись на мои пальцы. Смущенно отдергиваю руку. – Это сумасшествие… – шепчет он, облизывая разбитую губу и качая головой. – У тебя получится, – настаиваю я, переводя взгляд на яблоню. – Почему ты так думаешь? – Ты упрямый, – улыбаюсь. – Во что же я вляпался… В неприятности. В Россию. В меня, в конце концов. – Русский язык не такой уж сложный. – Вру, вру, вру, но пусть он узнает об этом позже, не сейчас. – Не знаю, Зоуи… Прокашливаюсь, выпрямляюсь и строго смотрю на него: – Начнем, пожалуй, с самого главного. Джастин обреченно выдыхает и жалобно ноет: – И с чего? – Зоя. Меня зовут Зо-я, – произношу делано-учительским тоном. Ему нравится. В синих глазах пляшут хитрые чертики. – Зо… у… я, – набирает в легкие больше воздуха, – Зо-я. Облегченно выдыхаю. – Прекрасно. И по спине снова бегут мурашки. Мы улыбаемся друг другу в вечерних сумерках почти как старые приятели, но в этот момент слева слышится отчетливый щелчок, и свет в комнате Джастина гаснет. Мы переглядываемся. Мама иногда тоже бывает очень упрямой, и только что она снова выключила свет и закрыла окно в комнате Стёпы…
-4-
Джастин – Черт! – ругаемся мы шепотом, синхронно и сразу на двух языках. Я понимаю это по тому, как она вдруг смотрит на меня удивленно и ошарашенно, а затем пытается убрать улыбку, проступающую на лице. – Одновременно, – говорит Зоя, поджимая губы, и вскакивает. |
