Радостно вскрикнув, Катарина поспешила во двор, надеясь, что им и сегодня удастся поговорить, пусть даже и сквозь решетку в калитке.
К тому моменту, как Кати выбежала во двор, игнорируя неодобрительные взгляды монахинь, всадник уже въезжал в ворота, и это было первым, что насторожило девушку. Это оказался не герцог! Мужчина средних лет, о чем-то спросил привратницу. Пожилая женщина указала на Катарину и мужчина уверенно направился ней.
— Леди ассер Вилленская, — мужчина склонился перед ней, затем выпрямился и в его глазах, промелькнуло что-то странное. — Я должен сообщить вам известие… Вам лучше сесть, леди.
— Я слушаю, — резко произнесла Кати, уже чувствуя, как леденеет сердце.
Но тут появилась мать-настоятельница, властно обняла ее плечи и увела к себе, приказав посланнику следовать за ними. Сидя на скамье, удерживаемая настоятельницей, Катарина с ужасом слушала как шевалье Терне, рассказывает о смерти ее нареченного:
— Это страшная, роковая случайность, леди. Неожиданно лошадь обезумела и понесла. Подпруга не выдержала, но герцог каким-то невероятным образом сумел удержаться. И все же лошадь, свалилась в обрыв… Мы ничего не смогли сделать… — а затем были сказаны слова, которые уничтожили ее окончательно. — Его Высочество пытался догнать лошадь, но не сумел… Принц нашел у покойного письмо, предназначенное для вас… Он приказал доставить вам и это печальное известие и… Вот.
Кати не смогла протянуть руку и взять испачканный кровью свиток. Она не могла и пошевелиться, раздавленная смертью того, к кому привязалась ее душа… Но хуже всего было то, что она единственная понимала, кто действительно виновен в смерти герцога Ларише…
— У меня тоже… будет к вам просьба, — каким-то чужим, не своим голосом произнесла Катарина.
— Я слушаю, леди, — шевалье склонился перед ней.
— Я прошу вас передать Ее Величеству, что… приняла решение… отречься от мирских радостей! — с усилием поднявшись, Катарина сняла с шеи кулон с гербом рода и передала пораженному ее действиями посланнику, — а это вы обязаны вручить королю. Отныне я подчиняюсь лишь светлым богам.
Шевалье принял родовой герб, но уже в следующую секунду, попытался воззвать к ее разуму:
— Леди Катарина, я искренне убежден, что это поспешное решение! И даже понимая каким тяжелым ударом стала для вас эта утрата, я не могу позволить вам… похоронить себя заживо!
— Ступайте, лорд. Я не изменю своего решения!
Взяв свиток, девушка побрела в свою келью, не в силах даже плакать, ибо сама мысль, что герцога больше нет, была болезненнее удара кинжалом. И все же она дошла, села на постель, дрожащими руками развернула свиток и зарыдала в голос — в конце послания, рукой принца было приписано: «Я посмел!».
Серые тоскливые дни, когда она снова и снова перечитывала послания герцога, прерывались сообщениями монахинь о том, что ее хотят видеть. Катарина отказывалась выходить и вновь перечитывала письма, которые знала уже наизусть. Но был посетитель, которого она обязана была выслушать.
— Леди Катарина, — высокий седовласый секретарь Его Величества с жалостью смотрел на бледную девушку, — Его королевское величество понимает, что невозможно измерить ваше горе, но просит прибыть во дворец.
— Я не поеду, — устало произнесла девушка. Передайте мои извинения Его Величеству.
— Его Величество болен, леди, — оборвал ее маркиз Ирото, — он не в силах приехать к вам и именно поэтому, просит вас прибыть во дворец. Вы еще не приняли сан, и мать настоятельница дала свое разрешение. |