Сейчас же я чиста и невинна, как младенец, живущий глубоко во мне. Я знаю, что об этом никому не известно. Даже людям, приютившим меня, да им пока ничего не нужно знать. Я исправно плачу им деньги за их старый дом, в котором живу, кроме того, я покупаю у них молоко и яйца, а это для них тоже польза.
Но тогда, в той московской квартире, повторяю, я чувствовала себя совершенно счастливой. Если только не считать, что Алик страдал. И я об этом знала, но ничего не могла поделать. Не могла же я из-за него, из-за его эгоизма и неприятия меня, мачехи, бросить Гришу? Я любила Гришу. Очень. Старалась полюбить и Алика.
Алик красивый, очень красивый мальчик. Он похож на свою мать, черноглазую красавицу с черными кудрями. Я много раз натыкалась на ее фотографии, когда только перебралась к Григорию. Это были запыленные, вставленные под стекло портреты или альбомные снимки. Она везде была какая-то напряженная, серьезная, чуть ли не торжественная. Работала всю свою недолгую жизнь (она умерла, когда ей было всего тридцать пять, и с тех пор Гриша больше в брак не вступал) в метро кассиром. Думаю, она была такой серьезной потому, что всегда боялась обсчитаться, что-то напутать с деньгами. Гриша говорил, что она даже во сне считала, с кем-то спорила о деньгах. Видимо, была очень ответственной женщиной. Лучше бы она на станке работала, как робот, тогда, глядишь, и спала бы спокойнее. Хотя, может, в силу своего характера она бы вскакивала посреди ночи и пыталась бы включить какой-нибудь рычаг… Когда я думала об этом, мне всегда хотелось смеяться.
Нет, я не испытывала к покойной жене Гриши никаких чувств. Она никогда не была моей соперницей. Разве что она была матерью Алика и он любил ее, а не меня. Первое время, пытаясь представить себе, как сошлись, что их связывало и как жили вместе Гриша и его жена, я думала, что они были просто созданы друг для друга. Он был таким тихим и неразговорчивым, ученым человеком, работал в своем институте, где руководил крупной лабораторией, что-то там изобретал, патентовал, собирая под свое крыло талантливых, как и он, единомышленников, зарабатывая при этом неплохие деньги и совершенно не умея их тратить. Очень скромный, интеллигентный человек, каких уже мало осталось. Да, мне просто повезло, когда я встретила его.
Встреча. Такое нарочно не придумаешь! Вот говорят же – зализывать раны. Это как раз обо мне. После очередного неудавшегося гражданского брака, когда я, держась, что называется, за живот, вышла из абортария и была готова рухнуть от боли и слабости прямо на тротуар, меня и подобрал этот добросердечный милый человек. Распахнул передо мной двери своего прекрасного черного джипа. Как я потом узнала, на эту сногсшибательную покупку его сподобил Алик, обожавший отца и считавший своим долгом подсказать ему, как надо жить и на чем ездить. Он самым простым человеческим языком (я всегда думала, что богатые люди изъясняются как-то по-другому, более вычурно, что ли, хотя, конечно, глупости все это, просто у меня никогда не было богатых мужчин) предложил подвезти меня. Это уже потом он мне признался, что влюбился в меня с первого взгляда. Что я тогда была необычайно красива, трогательна, бледна и все такое прочее. Он обратил внимание на мои черные глаза, на их страдальческое или даже трагическое выражение, словом, он увидел во мне красивую и вместе с тем очень слабую и одинокую женщину, нуждавшуюся в помощи. Я спросила его потом, почему он решил, будто я одинокая, и он ответил, что просто почувствовал это. Словом, я села в машину, и он спросил, куда меня подвезти. И тогда я, утратив самообладание, просто растерялась… Знаете, на меня нахлынули все чувства разом – и обида, и жалость к себе за то, что я так беспутно прожила лучшие годы своей жизни, что у меня нет ни квартиры, ни денег, ни работы… Словом, все это вдруг навалилось на меня, и я разрыдалась, скорчившись от боли – душевной и физической, – на заднем сиденье его машины. Он, бедный, тоже так растерялся, что даже машину остановил, открыл дверцу, пересел назад ко мне, обхватил меня за плечи и начал успокаивать – мол, все будет хорошо. |