— Молчи и слушай! — строго оборвала ее мать. Она была женщина строгая, да по-иному ей и нельзя — одна воспитывала детей, управлялась с поместьями. — Поезжай в Неаполь к дяде, на сей случай я заготовила письмо, да и дожидается он. Возьми… Письмо обязательно передай, да спрячь подальше, никто не должен его прочесть. (Наташа, не понимая опасений матери, сунула в муфту письмо.) А это, — дотронулась Агриппина Юрьевна до упакованного плоского предмета, — никому не отдавай, что бы тебе ни сулили! При себе держи, куда бы ни забросила тебя судьба. Здесь счастье детей твоих. Иона, веер у тебя?

— У меня, матушка барыня, как ты приказывала, — приложил Иона руку к груди. — И веер, и бумаги. У сердца ношу.

— Веер тонок, много места не займет, береги его. Держите картину и веер в разных местах, покуда время не придет.

— Помню, помню, — заверил Иона. — Да только напрасно ты, матушка, тревожишься. Авось проскочим…

— Наташку береги, — сказала управляющему Агриппина Юрьевна. — Молода она, глупа. Иона, увези Наташу из России, иначе беда и к ней придет. Возьми деньги, на первое время вам хватит. Да убери пистолет, одним дулом всех не распугаешь.

Летучие тени коснулись окошек кареты — всадники обгоняли. Не доезжая нескольких верст до пограничного столба, Фомка натянул поводья, останавливаясь по их приказу. Агриппина Юрьевна выпрямила спину, сведя черные брови к переносице и готовясь встретиться с новым ударом судьбы. Но, каким бы сильным и роковым он ни был, она примет его с честью. Дверца кареты распахнулась…

— Сударыня, вы Агриппина Юрьевна Гордеева? — спросил офицер.

— Она самая, — ответила помещица, приподняв подбородок.

— Вот приказ о вашем аресте. Извольте пересесть в нашу карету.

Дочь ахнула, схватившись ладонями за лицо. Протянутый пакет с приказом Агриппина Юрьевна величественно отвела рукой, мол, не стану читать.

— Храни вас бог, — сказала она Ионе и дочери, затем вышла из кареты, не воспользовавшись рукой, протянутой офицером.

— Матушка! — Наташа кинулась за ней. — Куда вы увезете ее, господин офицер?

— Как приказано — в Москву, барышня.

Мать, поставив ногу на подножку подъехавшей арестантской кареты, бросила последний взгляд дочери и произнесла:

— Ты Гордеева, помни это. Поезжай к дяде!

Словно ветер пролетел — проскакали жандармы, умчалась карета с матушкой. Наташа упала на колени прямо в липкую дорожную грязь, горько плача. Она не заметила, как Иона заботливо укрыл ее плечи тулупом, сетуя:

— Вот беда так беда… Наташа, бедная моя, простынешь… Пойдем в карету, до границы, почитай, пара верст осталась… Слышь, Наталья?

Наташа вдруг разом прекратила рыдания, поднялась.

— Фомка! — крикнула.

— Тута я, барышня, тута, — появился из темноты кучер.

— Поворачивай! Назад едем, за матушкой.

Подняв подол отяжелевшего от грязи и воды платья, она ступила на подножку кареты, а Иона, поддерживая ее за локоть, посмел возразить:

— Помилуй, Наташа, нам в Неаполь…

— Едем за матушкой, — бросила ему через плечо она.

— Экая ты неразумная! — Иона был полон возмущения. — Нельзя нам назад! Матушка твоя что наказывала? А ты ослушаться ее вздумала?

— Отчего ж нам нельзя назад? — стуча зубами то ли от холода, то ли от несчастья, свалившегося на нее, спросила Наташа. — Отвечай, Иона. За что арестовали матушку? Ты ж с нею ежечасно был.