– Останься в саду. Покажи Джини наш сад… – сказала облегченно Лиз. – Я знаю, он ей понравится, и тебе это тоже понравится. Покажи ей нашу лавандовую дорожку, дорогой, и наш «маленький парк». Вам ведь хочется взглянуть, правда, Джини?

– Конечно, – спокойно ответила Джини. – Очень хочется.

Ее ответ, казалось, успокоил Лиз. Не сказав больше ни слова, Лиз глубоко вздохнула, повернулась и пошла прочь. Подойдя к террасе, она улыбнулась врачам и поцеловала в щеку медсестру, и они все вместе прошли в дом. Джини задумчиво смотрела, как уходит Лиз. Ей показалось странным то упорство, с которым женщина требовала, чтобы они остались в саду.

Хоторн смотрел на удалявшуюся жену с бесстрастным выражением на лице. Через несколько секунд до их слуха донесся шум моторов. Фрэнк Ромеро, стоявший на террасе, поднял руку и что-то сказал в микрофон на запястье. В тридцати метрах слева от них неподвижно стоял Мэлоун, не спуская взгляда с ограды. Машины «Скорой помощи» стали выезжать. Ромеро с террасы подал знак рукой, и Джон Хоторн, стоявший до того неподвижно, словно статуя, ожил.

Из его груди вырвался долгий медленный вздох. Отойдя на несколько метров от Джини, посол поднял голову и посмотрел в светлое бело-голубое небо.

– Ну вот и все, – сказал он. – Все кончено. Даже трудно поверить, но это так. Я могу снова начать жить. – Он в нерешительности посмотрел на Джини. – Спасибо вам, – сказал он. – Вы ведь понимаете, что у меня нет иного выхода? Господи, мне кажется, что я только сейчас могу свободно вздохнуть.

Хоторн умолк, но тут же заговорил снова:

– Я догадываюсь, о чем вы думаете, Джини. О том, что главные неприятности для меня еще впереди? Что мне еще предстоит одолеть эту молодую женщину-репортера, которая, возможно, пощадит меня, а возможно, и нет? – Посол улыбнулся. – Пусть даже и так. Но сейчас я чувствую себя… свободным, что ли. И сегодня действительно великолепный день. Такой свежий. Мне даже жарко.

Он стянул с себя свитер, кинул его на скамейку, закатал рукава рубашки, взглянул на небо и потянулся.

– Мне кажется, что в воздухе пахнет весной. Пойдемте, Джини, я покажу вам сад. Сейчас, конечно, для такого осмотра не самое подходящее время года, и его нельзя сравнивать с моим садом в Оксфордшире, но наш «маленький парк» действительно очень хорош. Я сам продумал, каким его сделать. – Хоторн попытался протянуть Джини руку, но, увидев, что она старательно не замечает его руки, сдержал свой порыв.

– Извините, я совсем забыл, – виновато произнес он. – Мне сейчас показалось, что мы друзья, а это, конечно же, не так. По крайней мере, пока. Но… – Он помолчал. – Вы, я вижу, не хотите? Что с вами, Джини?

Джини с похолодевшим сердцем уставилась на Хоторна. Она впервые видела его в рубашке с открытым воротником. Теперь, когда он снял свитер, на его шее отчетливо виднелись царапины. Длинные, четкие, оставленные явно когтями животного. Еще одна отметина, украшавшая его правую руку, стала заметна после того, как Хоторн закатал рукава. Эти тонкие шрамы уже почти зажили. «Что ж, – подумала Джини, – им действительно пора зажить». Ведь со дня гибели Наполеона прошла уже почти неделя.

«Ах ты, ублюдок!» – вертелось у нее в голове. Хоторн все еще смотрел на нее с непонимающим, озабоченным выражением на лице.

Подражая его манере говорить и сделав вид, что она тоже испытывает облегчение, Джини произнесла:

– Да, Джон, я действительно хотела бы осмотреть сад. Особенно ваш «маленький парк».