|
Она была уверена, что ни ей самой, ни Паскалю уже не удастся подойти к этой теме с той аналитической непредубежденностью, которая, по ее собственному мнению, является важнейшим элементом профессии журналиста. Теперь она уже не была уверена в том, что такая непредубежденность вообще возможна в данном случае. Журналистика базируется на фактах, а в этой история факты играли не главную роль. Пусть даже она и сможет написать статью обо всем произошедшем, размышляла Джини, снабдив ее убедительными доказательствами, она сама не знает, да, наверное, никогда и не узнает, ответа на главный вопрос: что являлось источником зла в Хоторне и как случилось, что это зло поселилось в сердце такого человека?
Музыка смолкла. Люди медленно потянулись к выходу. Джини взяла Мэри под руку. Мачеха утирала глаза. Джини обняла ее и сказала: – Паскаль ждет нас, Мэри. Мы отвезем тебя домой.
– В чем я уверена, в чем я по-настоящему уверена, – проговорила Мэри чуть погодя, – так это в том, что во всем случившемся виноват отец Джона. Помнишь ту историю, которую я тебе однажды рассказала? О том, как Джон давно, еще будучи ребенком, ударил отца. Мэри печально развела руками. Джини молчала. У той давнишней истории могло быть несколько объяснений, но ей не хотелось причинять Мэри боль и говорить об этом. Мачеха вздохнула. – Я всегда ненавидела его отца, – продолжала она. – Хотя… наверное, я не имею права судить его. Пусть он заставлял Джона страдать, но сейчас он страдает и сам. Она наклонилась к огню в камине, погладила Пса и дала ему шоколадный бисквит. Паскаль и Джини молча обменялись взглядами. Мэри было кое-что известно, но, разумеется, далеко не все. – Я знаю только одно, – продолжала она окрепшим голосом. – Я потеряла друга. Все те, кто и сейчас обвиняет Джона в холодности, высокомерии, – они все марионетки. Я знала другого Джона – хорошего, доброго, милого человека… – Она вздохнула. – Мне отвратительно видеть, как теперь мелкие недостойные людишки копошатся вокруг его души. А что касается этого Макмаллена… Наверное, так говорить нехорошо, но я рада, что полицейский-стрелок прикончил его. Он, конечно же, был сумасшедшим, но даже при этом, – что за чудовище! Еще тогда, Джини, когда здесь был Сэм, и Джон пытался объяснить нам, что стоит за всеми обвинениями, которые выдвигает Макмаллен, я поняла, до какой степени все извратил этот мерзавец! Джон был идеалистом. Он относился к себе строже, чем все, кого я знаю. Он был вне себя, если ему не удавалось соответствовать своим собственным идеалам, он страдал от этого. Как же мог этот Макмаллен распространять такие отвратительные слухи о женитьбе Джона, о его службе во Вьетнаме! – Мэри потрясла головой. – Это так несправедливо! Нынешнего американского президента позорят за то, что он не воевал во Вьетнаме и не верил в ту войну. Тогда возникает политик вроде Джона, который воевал, был награжден, чуть не погиб, и вот вам, пожалуйста, этот тоже не годится! Появляется какой-нибудь Макмаллен и начинает ковыряться в каждом инциденте. Так нельзя! Ясное дело, что на войне ни один солдат не может остаться чистеньким и безгрешным. Я права, Паскаль? – Возможно, – осторожно ответил тот. – Человеку со стороны трудно судить об этом, в особенности через двадцать – двадцать пять лет. – Наверное, наверное. – Мэри с горестным видом покачала головой, а затем попыталась отрешиться от грустной темы. Она вздохнула, посмотрела на часы и улыбнулась. – Как бы то ни было, – продолжала она уже более беззаботно, – топтаться на прошлом не имеет смысла. Боюсь, что вы можете опоздать в аэропорт. Может быть, хотите заказать такси прямо отсюда? – Нет, – поднялся Паскаль, – остановим прямо на улице. |
