Люди, знающие толк в любовных делах, обменялись понимающими взглядами. Ведь известно: если мужчина бледнеет при первом поцелуе с женщиной, толку от него в постели нет и не будет.

Впрочем, не требовалось быть знатоком любовной психологии и таинственных примет, чтобы угадать: избытком темперамента Людовик не отличается. Ведь у шестнадцатилетнего наследного принца еще не было ни одной любовницы! Какой кошмар! И даже на попытки придворных дам заняться его фривольным образованием (дело, кстати, при французском дворе обычное, да и не только при французском) он всегда отвечал не вежливым отказом (отказ был бы еще понятен, дама, скажем, не нравится, потому что у нее, к примеру, слишком духи резкие, талия не очень тонкая, а бюст не столь пышный, как хотелось бы, а цвет платья вызывает раздражение... да мало ли причин!), а полным непониманием того, что от него хотят.

– Принц безнадежен! – решили декольтированные педагогессы и отстали от него.

А между прочим, привить некоторый опыт юноше до того, как он взойдет на ложе к жене, совсем даже неплохо. Ведь иначе ей придется быть объектом его неумелых ласк, и кто знает, не отобьют ли они у нее вообще охоту заниматься любовью.

– Держу пари, наш Луи крошке Туанетте не понравится, – ухмыльнулся один из блестящих молодых господ, принимавших участие в венчальном обряде.

Стоявший рядом с ним кавалер облизнулся.

Третий вздохнул с робкой надеждой.

Первого собеседника звали Луи-Филипп-Жозеф, герцог Шартрский. Он принадлежал к роду герцогов Орлеанских, потомков знаменитого Филиппа Орлеанского, младшего брата, короля-солнце, Людовика XIV. Герцоги Орлеанские всегда мечтали сменить свой титул на королевский, они традиционно находились в оппозиции королю, а значит, и ближайшему наследнику. Проще сказать – терпеть не могли ни того, ни другого.

Сходные чувства питали к дофину и двое других кавалеров, хотя приходились ему не кузенами, а родными братьями. Один из них звался Людовик-Франсуа-Ксавье, граф Прованс, второй, самый младший из принцев, – Карл-Август, граф д'Артуа. Они тоже потихоньку мечтали о престоле – старший больше, поскольку был честолюбив, младший меньше, поскольку был добродушен, романтичен и, единственный из всех братьев, красив.

Но сейчас всех трех собеседников обуревала вовсе не зависть к титулу наследного принца, а лютая ревность. Все трое с первого взгляда влюбились в обворожительную австриячку, и теперь каждый отдал бы полжизни за то, чтобы нынче ночью очутиться в ее постели.

Впрочем, нет, граф д’Артуа лелеял мечты более возвышенные – он хотел бы сначала осыпать Туанетту цветами, а уж потом... может быть... после вихря нежнейших поцелуев...

Граф Прованс был юноша более реалистический. Он желал Туанетту, как может мужчина хотеть женщину, однако сперва намеревался поразить ее блеском своего ума и образованности.

А вот Шартр хотел бы иметь ее вульгарно и грубо, как он привык обходиться с женщинами. Даже проститутки чурались его! Хронист Маре описывал его подвиги так: «Наконец-то герцог Шартрский посетил Бриссодиху. Когда он появился в ее заведении, она предоставила ему самый лакомый кусочек, который имела. Эта честь выпала девице Лавинь по прозвищу Дюрансон. Она занялась его светлостью, и они расстались только после третьей попытки. Благородный господин казался очарованным и дал ей пятнадцать лун. Он сказал хозяйке, что хотел бы продолжить скачки, но девушка отказалась. Она нашла юношу ужасно грубым в его ласках, в нем не было никакой утонченности, и он ругался, как трактирщик. Многие девицы потом подтверждали это мнение; все свидетельствовало о том, что герцог будет грязным развратником».

Ожидания подтвердились самым блестящим... вернее, самым неприглядным образом. Слухи о похождениях Филиппа Шартрского были скандальны и непристойны.