Прежде всего надо добраться до автостанции. Она даже не представляла, где это находится. Ну ладно, что-нибудь придумаем.

– А деньги у нас есть? – Лорел была уже на ногах, стаскивая через голову ночную сорочку. – Нам же придется покупать билеты.

Энни об этом не подумала. Ей не удастся заложить ожерелье и серьги до утра, когда откроются магазины. А к этому времени ей хотелось быть уже за тридевять земель от Бель Жардэн.

Но тут снова раздался звонкий голосок младшей сестры:

– У меня есть деньги, Энни. Почти сто долларов. Помнишь, Муся устраивала званый вечер на Рождество и мистер Оливер сказал, что потерял бумажник со всеми своими деньгами? Ну, я нашла его под диваном… через неделю. – Она смутилась. – Я знаю, что надо было сказать тебе, но… – Ее голосок умолк.

– Лори! Ты ведь не взяла его себе, нет?

Краска проступила на бледных щеках девочки.

– Конечно, нет! Я просто не стала говорить тебе, сколько он дал мне в награду. Мне хотелось на эти деньги купить тебе подарок ко дню рождения. А потом Муся… – Она перестала застегивать пуговки на блузке. – Энни, ты сердишься на меня?

Энни снова обняла ее с чувством облегчения:

– Умрешь с тобой, Лори! Одевайся скорее, или мы никогда в жизни не выберемся отсюда.

Лорел посмотрела на старшую сестру долгим взглядом. Казалось, ее обременяла ноша, которая чересчур тяжела для одиннадцатилетней девочки.

– Это из-за… из-за Вэла, да? – прошептала она. – Он что-то натворил?

Она никогда не называла его папой или хотя бы отцом. Только Вэл, с тех пор, как начала говорить. Энни кивнула, чувствуя, как сжалось все внутри. Перед самым выходом Лорел робко прошептала:

– Энни, а можно взять «бай-бай»? – Так она называла свое детское байковое одеяло, свалявшееся и поношенное от тысячи стирок. Она стеснялась признаваться в том, что до сих пор спит под ним, в ее-то возрасте, но Энни понимала, как много значит для нее это «бай-бай».

– Конечно, – отозвалась она.

И уже у самой входной двери Энни вспомнила еще одну вещь – Мусин «Оскар». Его ни в коем случае нельзя оставлять. Но необходимость вернуться за ним в ту комнату приводила ее в ужас. А вдруг Вэл очнулся и снова попытается напасть на нее? И все-таки она не может уйти, бросив единственную вещь, которой дорожила мать.

– Подожди меня здесь, – прошептала она. Сердце до боли стучало по ребрам, когда Энни вновь появилась в гостиной. Она подняла статуэтку, валявшуюся на ковре, и быстро отвела взгляд от неподвижной фигуры на кушетке.

Вернувшись к сестренке, сразу заметила, что глаза ее вдруг начали наполняться ужасом. Энни взглянула на статуэтку, освещенную тусклым светом лампочки над крыльцом, и увидела, что блестящая подставка испачкана кровью. О Господи!

Без единого слова, с побледневшим как мел лицом и огромными, ставшими вдруг совсем черными глазами, Лорел взяла у Энни статуэтку и вытерла своим драгоценным «бай-бай». Затем отдала назад, и Энни сунула ее в переполненную сумку. Взглянув в доверчивые глаза младшей сестры, Энни преисполнилась решимости распахнуть дверь.

Прошло несколько минут, прежде чем они, миновав в темноте длинную, закругляющуюся подъездную аллею, добрались до резных чугунных ворот. Энни обернулась и последний раз взглянула на Бель Жардэн. В неярком сиянии ущербной луны дом вставал огромным белым утесом над волнующимся морем жимолости, олеандров и гибискуса. Над пальмами, обрамляющими подъездную аллею, угадывались первые молочно-белые полосы рассвета, уже тронувшие черепицу на кровле. Энни отвернулась и поспешила за ворота.

Тяжелая сумка оттягивала руку, Мусин «Оскар» твердым выступом задевал за ногу.