— Когда вы влюбитесь, то поймете, что говорить с тем, кто вас любит, очень легко — не только словами, но и сердцем.
Анита вскрикнула от радости:
— Вы в самом деле понимаете меня, в точности как мама. О, я так рада, что встретила вас! Это лучшее, что произошло с тех пор, как я споткнулась о ваше кресло и залила ваш плед.
— Хоть я и надеюсь, что я такова, как вы обо мне думаете, — улыбнулась герцогиня, — благодарить вы должны моего сына. Именно он сказал, что мне нужен чтец, и предложил попросить вашу двоюродную бабушку одолжить мне вас.
— Это звучит так, словно я библиотечная книга! — улыбнулась в ответ Анита. — Пожалуйста, поблагодарите герцога, когда увидите его, и передайте, что я очень, очень ему благодарна.
— Вы сами сможете его поблагодарить, когда он приедет в Оллертон.
На мгновение воцарилась тишина. Потом Анита недоверчиво произнесла:
— Ваша светлость, вы хотите сказать, что берете меня с собой в Оллертон и я могу остаться там?
— Именно это я и собиралась сделать — конечно, если у вас нет других планов, — ответила герцогиня.
— Это было бы замечательно, великолепно! — воскликнула Анита. — Я просто думала, что… выручив меня и взяв с собой на юг, вы… захотите, чтобы я уехала… домой.
— А кто сейчас у вас дома? — поинтересовалась герцогиня.
После такого вопроса Аните пришлось рассказать всю историю: как мама уехала в Швейцарию, Сара отправилась в гости к тетушке Элизабет, а Дафни — к своей крестной.
— А вам досталась Матильда Лэвенхэм, — сказала герцогиня.
— Думаю, она хотела быть доброй ко мне, — ответила Анита, — но она так восхищается преподобным Джошуа, что никак не может понять, почему я смотрю на него другими глазами. Собственно, когда она в первый раз сказала мне, что он зайдет завтра, чтобы сделать предложение, я подумала, что он хочет жениться на ней.
В этот момент они выехали на Проспект-гарденс. Когда лошади остановились и лакей открыл дверь, герцогиня все еще смеялась.
— Герцог Оллертонский, миледи! — объявил дворецкий.
Леди Бленкли, стоявшая у огромной вазы с тигровыми лилиями, подчеркнуто грациозно повернулась к стоявшему в дверях мужчине.
Без сомнения, она была в восторге от визита герцога. Тот, чрезвычайно элегантный, положил цилиндр и трость на стул и подошел к леди Бленкли. В глазах его мерцал огонек.
— Ты вернулся! — воскликнула леди Бленкли. — Я считала часы, правда! Я была так несчастна без тебя.
Ее голос был нарочито музыкален; впрочем, герцогу часто приходила в голову мысль, что все в леди Бленкли было столь совершенно, словно она была изделием искусного мастера.
Герцог поцеловал ее протянутую руку, затем, повернув руку, поцеловал розовую ладонь.
Выпрямившись, он сказал:
— Ты еще прекраснее, чем в моих воспоминаниях!
— Спасибо, Керн!
Глаза леди Бленкли искрились, как изумруды ее ожерелья, иссиня-черные волосы блестели.
— Я долго отсутствовал, — сказал герцог, — и нам многое нужно друг другу сказать. Присядем?
Леди Бленкли пододвинулась поближе.
— Зачем тратить время на слова? — спросила она. — Джордж играет в поло в Харлингеме и вернется не раньше чем через два часа.
Она обняла герцога, притянула его к себе, и ее губы, яростные, требовательные, прижались к его губам…
— Когда я снова увижу тебя?
— Завтра утром я сразу уезжаю в Оллертон, — ответил герцог. |