– Я ирландка, – сказала она в ответ на мой вопрос. – Меня зовут Айторн.

– Как? – не понял я.

– Айторн, сэр, Айторн.

– Что за имя такое? Как оно пишется?

– Ну, Хэйторн. А говорится: Айторн.

– О! – сказал я. – Значит, вы ирландская «кокни»?

– Да, сэр, я родилась здесь, в Лондоне.

Хэйторн мирно жила в родительском доме, пока не погиб от несчастного случая отец, и она осталась одна‑одинешенька. Старший брат ее служил в солдатах, у другого – жена и восемь человек детей, а зарабатывает он двадцать шиллингов в неделю, да и то не всегда. Чем он ей может помочь? Однажды она ездила на три недели куда‑то в Эссекс, за двенадцать миль, собирать фрукты.

– Я вернулась оттуда черная‑пречерная, ей‑богу! Вы бы прямо не поверили!

Последнее время она работала в кофейне с семи утра до одиннадцати ночи за стол и пять шиллингов в неделю; потом заболела, попала в больницу и с тех пор, как вышла оттуда, не может найти работы. Чувствует она себя все еще плоховато, а вот уже вторую ночь приходится проводить на улице.

И она и старик уплетали за обе щеки, но не могли насытиться, пока не съели по второй и третьей порции.

Во время ужина женщина протянула руку через стол и пощупала материю на моем пиджаке и рубашке.

– Хорошие вещи носят янки! – заметила она.

Это мои‑то тряпки хорошие! Я даже покраснел от неловкости, но, приглядевшись повнимательнее к себе и к моим собеседникам, пришел к заключению, что я и в самом деле не так уж плохо одет и сравнительно прилично выгляжу.

– А что же вы думаете делать дальше? – спросил я у них. – Ведь старость‑то не за горами.

– Ну, пойду в работный дом, – сказал мужчина.

– Нет уж, провалиться мне на этом месте, если я туда пойду! – заявила женщина. – Дело мое дрянь, но лучше сдохнуть на улице, чем идти туда. Нет уж, спасибо! – На несколько минут воцарилось молчание. – Спасибо! – повторила она.

– Вот вы ходите так всю ночь по улице, – сказал я, – а как вы добываете себе еду утром?

– Стараюсь достать где‑нибудь пенни, если не сберег от вчерашнего дня, – ответил старый грузчик. – Иду в кофейню, беру кружку чая.

– Ну, этим сыт не будешь, – возразил я.

Оба многозначительно улыбнулись.

– Сидишь и пьешь маленькими глоточками, – пояснил он, – чтобы подольше растянуть, да все поглядываешь, не оставил ли кто чего‑нибудь на столе.

– Вы не поверите, сколько некоторые оставляют, – добавила женщина.

– Самое главное, – рассудительно закончил ее приятель, – это достать пенни.

Наконец‑то я понял, на что он намекает.

Когда мы уходили, мисс Хэйторн собрала с соседних столов какие‑то корочки и спрятала под свою рваную шаль.

– Нечего таким добром бросаться, – сказала она, и старик одобрительно закивал головой, тоже засовывая в карман чьи‑то объедки.

В три часа утра я шел по набережной. Эта ночь была сущим праздником для бездомных, потому что полицию услали в другие места. Все скамейки были заняты спящими. Женщин оказалось здесь не меньше, чем мужчин, и большинство этих бездомных были старики и старухи. Видел я, правда, и нескольких мальчиков. На одной скамейке устроилась целая семья: муж сидел, держа на руках спящего младенца, жена его спала, положив голову ему на плечо, а ей в колени уткнулся головкой спящий мальчуган.