Когда оперативная группа штаба фронта переехала к только что освобожденному Харькову, вместе с ней перебрался и Велигуров. Он обосновался в тихом домике рядом с домом командующего и, обойдя все фронтовое начальство, вечером, как и обычно, позвонил в Москву. Самого Васильева не было, и на звонок ответил дежурный генерал, старый знакомый Велигурова.

— А-а-а-а! Николай Васильевич! — восторженно приветствовал его Велигуров. — Давненько не встречались, давненько. Как там, все хлопочешь, знаю тебя, знаю, кипучий ты человек, день и ночь в работе.

Но Николай Васильевич, видимо, не был настроен на приятельские разговоры и сухо попросил Велигурова доложить обстановку на фронте.

— Обстановка, — все в том же приподнятом настроении отвечал Велигуров, — так прямо и можешь доложить товарищу Васильеву: весьма и весьма радостная. Еще денька три-четыре, ну, от силы неделя, и мы водичку днепровскую увидим. Немцы катятся без оглядки, а нас только дороги сковывают. Все мосты, понимаешь, паразиты взорвали, все делают, чтобы скорее за Днепр удрать.

— Да, но у нас есть сведения, что немецкое командование проводит большую перегруппировку войск под Харьковом и свежие силы подтягивает, — перебил Велигурова дежурный генерал. — Верно это или нет?

— Какая там перегруппировка! — вскричал Велигуров. — Все дороги забиты колоннами, это верно, но куда идут эти колонны! Не к фронту идут, а от фронта, к Днепру, к переправам, отступают.

— Это точно? — вновь перебил дежурный генерал.

— Так же точно, как ты слышишь мой голос, — уверенно ответил Велигуров.

— Ты все-таки проверь еще, Тарас Петрович, — сказал дежурный генерал, — это очень важно. Если немцы подтянут силы и ударят, страшное может случиться.

— Да где им ударить! Третий месяц бегут без оглядки, чем они ударят-то? Конечно, у вас там, в Москве, не видно, а у нас все как на ладони. Командование фронта проводит твердую, правильную линию: бить немцев без передышки, не дать им отвести войска за Днепр, прижать к Днепру и уничтожить. Так и доложи товарищу Васильеву: наступаем решительно и смело, противник дезорганизован, ошеломлен, расстроен. А на Днепре-то уже водичка на льду появилась, а кое-где и разводья. По льду-то не пройдешь, а переправы и мосты авиация наша штурмует. Ох, и будет фашистам баня в водичке ледяной, в весенней!

— Все это хорошо, — с непонятным для Велигурова вздохом сказал дежурный генерал, — но ты, Тарас Петрович, еще раз проверь все, положение может неожиданно осложниться.

Решив, что дежурный генерал куда-то спешит, Велигуров еще раз заверил его, что все будет в порядке, распрощался и положил трубку.

— Ишь ты, — вставая, проговорил он, — положение может осложниться. Конечно, может, только для кого? Для Гитлера, это верно, а мы свое дело сделали, осталось последнее доделать.

В веселом настроении он прошелся по комнате, хотел было позвонить начальнику штаба фронта, как в дверь постучали и вошел Бочаров.

— Батюшки, — всплеснул руками Велигуров, глядя на заляпанного грязью Бочарова, — да где же ты разукрасился так, купался, что ли, в грязи?

— Я спешил, товарищ генерал, — заговорил Бочаров, — ни по телефону, ни по радио связаться с вами не удалось, пришлось ехать.

— Ты подожди, подожди! Шинель сбрасывай, шапку, а потом доложишь. Эй, орел! — крикнул Велигуров ординарцу. — А ну, помоги раздеться полковнику и быстро чаю горячего, закусить чего-нибудь.