Марта 4, 1967

Многоуважаемая Нина Николаевна.

Меня на днях оповестили, что в Библиотеку Принстонского университета послан экземпляр «Книги о русском еврействе» (бесплатно). Письмо библиотекаря, сославшегося на Вас, я отправил «по линии», — поэтому не могу написать ему или ответить на его письмо. Нашел поэтому выход в том, чтобы Вам написать эти несколько строк.

С искренним приветом

и благодарностью за Ваше посещение.

Видимо, после этого письма он написал мне еще одно – о Троцком. Луи Фишер взял его у меня, чтобы сделать копию, и забыл вернуть. Его у меня нет. Вот мой ответ на него:

16 апреля 1967. Принстон.

Многоуважаемый Григорий Яковлевич, наши письма разошлись. Благодарю Вас за ценные сведения о Троцком. Прочла Ваше письмо моему здешнему другу, Луи Фишеру, который тоже был очень заинтересован. Надеюсь, что летом Вы приедете ко мне и тогда познакомитесь с Л.Ф.– который – увы! – сейчас в госпитале, у него был второй инфаркт. Я ему говорила о Вас и он очень будет рад познакомиться с Вами. Впрочем, если память мне не изменяет, я его Вам представила на собрании памяти Николаевского? Или это был Кеннан?

Я лечу в Калифорнию на будущей неделе, там будет Конференция (50 лет сов. культуры) – приглашены Фейнзод из Харварда и я. Когда вернусь, позвоню Вам по телефону.

Еще раз спасибо. Кроме Вас, не к кому обращаться за точными сведениями о старых делах. Еще есть М.В. Вишняк. Надеюсь, он здоров? Давно не видала его.

Жму Вашу руку.

После этого письма я еще раза три была у него, в последний раз – за несколько недель до его смерти, и несколько раз встречалась с ним в Нью-Йорке. Он слабо отрицал, что был масоном. Но две цитаты из его книги 1961 г. «Революционная юность» (с. 104, 109-110), как будто все-таки оставляют в уме некоторые сомнения.

Дело происходило в Витебске:

«В своих воспоминаниях, посвященных эпохе первой мировой войны и кануну Февральской революции, я подробно рассказываю о кружке офицеров не-социалистов, с которыми мне в годы 1915-1916 пришлось сблизиться, о пестрых политических совещаниях представителей разных групп либералов, радикалов, социалистов и беспартийных, которые мы созывали, которые превратились в почти постоянное учреждение (как бы прообраз коалиции цензовых и социалистических элементов февральской революции)…

Постепенно создавалось такое положение, что для обсуждения волновавших нас всех вопросов, для непритязательного, никого не связывающего обмена мнений, устраивались каждые 2-3 недели встречи и собеседования, на которые обычно приглашались до 20-ти человек – представители русской, польской, еврейской интеллигенции. Я, вероятно, участвовал почти во всех таких заседаниях; только после революции (уже в 1918 г.) я узнал, что помимо этих общих заседаний, устраивались отдельные заседания членов местной масонской ложи, с участием некоторых членов Гос. Думы. Я не был масоном и сейчас не знаю, в чем специфическом выражалось участие масонов в этих заседаниях. Если в основе масонского движения чисто организационно таилась идея объединения и сговора представителей различных политических партий, то надо признать, что те общие совещания местной интеллигенции, куда входили не-масоны, также имели этот объединяющий межпартийный и внепартийный характер. К сожалению, история масонского движения еще не написана, и масоны не считают возможным до сих пор разглашать свои тайны».

Впечатление от него у меня осталось, что это был человек что-то скрывающий, может быть – боящийся сказать лишнее, и знающий, что настало время об этом сказать.

СОВЕТСКИЕ ИСТОРИКИ

Прежде чем говорить о советских историках, необходимо сказать несколько слов о двух авторах, которых в просторечье называют «историческими романистами».