Берберова не забывает упомянуть о том, что пыль на ящиках с масонскими бумагами «была в два пальца», но очень редко дает точные или хотя бы приблизительные описания документов, обнаруженных, по ее выражению, «в недрах отдела рукописей». Часто проверить автора почти невозможно, в книге дан лишь результат поисков, заключение, но откуда именно почерпнуты факты, насколько они достоверны – об этом остается только гадать.

Обобщая недовольство историков, В.И. Старцев пишет, что Берберова как равноценным источникам «доверяет и упоминанию в записке Кандаурова, и очерку А.П. Лукина, в котором рассказывается о «декабристском» кружке в Гельсингфорсе перед Февральской революцией, и публикации в «Journal officiel», осуществленной немцами осенью 1941г., и застольным разговорам у М. Горького в Сорренто в середине 20-х годов. Поэтому, строго говоря, по каждой фамилии, упомянутой в списке Берберовой, возможны споры».

Но при недостатке подлинных документов историк вынужден либо констатировать этот прискорбный факт, либо пытаться восстанавливать истину на основании косвенных признаков.

Берберова выбрала второй путь, причем вполне сознательно, оговорив это в своей книге: «косвенное показание, а еще лучше, когда их два или три, дают историку больше, чем показания самих братьев тайного общества, с его индульгенцией – неотъемлемым правом делать бывшее небывшим, то есть правом узаконенной лжи».

Историки по большей части восприняли это как нарушение правил, но Берберову волновали не проблемы методологии. Она писала не только историческое исследование, базирующееся на документах, но одновременно и сам документ, хорошо понимая, что если она не напишет о сотнях и тысячах только ей известных фраз, намеков, догадок и других мелочей, об этом не напишет уже никто.

Свидетельство современника, даже если он нечаянно или намеренно ошибается, все равно остается для историка драгоценным материалом. В этом отношении содержательная книга Берберовой не имеет себе равных и надолго останется необходимейшим первоисточником для всех историков, даже для тех, кто не разделяет ее взглядов и не согласен с ее оценками.

Спорить с отдельными положениями и догадками Берберовой можно и нужно, но ценности ее труда никакие дополнения и уточнения не умалят.

Несколько уточнений

Берберова пишет, что «Ковалевскому было предложено проявить инициативу и получить директивы для открытия первых лож». Судя по документам и воспоминаниям, инициатива исходила от самого М.М. Ковалевского. В статье Б. Элькина приводится ходатайство члена ложи «Верные друзья» Ковалевского председателю совета «Великого Востока Франции» от 11 января 1906 года о получении временных полномочий, позволяющих «создать на Востоке Москвы или Петербурга правильную ложу, работы которой могут быть начаты позднее в законной форме назначенным вами делегатом».

И.В. Гессен вспоминал, что еще в 1904 году ему была устроена встреча с только что прибывшим из-за границы Ковалевским. «Ковалевский, едва успев поздороваться, сразу же стал доказывать, смотря мимо меня, что только масонство может победить самодержавие. Он положительно напоминал комиссионера, который является, чтобы сбыть продаваемый товар, и ничем не интересуется, ничего кругом не видит и занят только тем, чтобы товар свой показать лицом».

По утверждению Берберовой, первая петербургская ложа была основана в 1907 году, первая московская, «Возрождение», — в 1908. Но в статье Б.И. Элькина приведен протокол основателей «Возрождения» в Москве, датированный 15 ноября 1906 г., в котором значатся имена Ковалевского, Маклакова, Баженова, Аничкова, Лорис-Меликова, де Роберти, кн. Урусова, кн. Бебутова, В. Немировича-Данченко и др.

Петербургскую ложу Берберова называет «Северной звездой» и рассказывает целую историю о том, что название было изменено из-за одноименной царской яхты.