Изменить размер шрифта - +
Одиссей странствовал не по Средиземному морю, а в космосе. Икар взлетал не на крыльях из перьев и воска, а на фотонной ракете. Но то, что происходило с Одиссеем и Икаром в дальнейшем, попросту повторяло то, что происходило с ними в мифе. Читатель ждал новой мысли, а получал старый сюжет.

В романе Амнуэля происходит, я бы сказал, совершенно противоположное. Миф о Мессии входит в роман одним лишь своим существом, самим фактом появления этого долгожданного пришельца в сегодняшнем мире. Но весь дальнейший сюжет, столь хорошо знакомый многим из еврейских источников или их пересказа, как бы выворачивается наизнанку. Нет войны Гога с Магогом, нет обещанного тысячелетнего царства добра и справедливости на Земле, нет вообще ни добра, ни справедливости. Есть — попытка глубокого, вдумчивого и убедительного анализа того, как бы мог развиваться древний миф на современной планете, в современном обществе, среди современных людей, во всей реальной сложности той жизни, которая нас окружает. Иными словами, попытка исследования того, как может повлиять на историю человечества некая внезапная и радикальная перемена условий человеческого существования. В этой (замечу, весьма удачной, впечатляющей) попытке всерьез работать с мифологическими и религиозными пластами нашего современного сознания я и вижу «новое слово», сказанное П. Амнуэлем в нынешней фантастике. На мой взгляд, это открывает перед ней новые творческие горизонты — доступную лишь фантастическому методу возможность освоения никогда ранее не осваивавшейся интеллектуальной проблематики, имеющей очень глубокую и актуальную значимость.

В прежние времена такую фантастику называли философской, на худой конец (опасаясь высокопарности) — социально-философской. История мировой фантастики знает не так уж много удачных попыток такого рода. Среди предтеч П. Амнуэля можно было бы назвать разве что замечательный, незаслуженно забытый роман Винниченко «Солнечная машина» или лемовское «Возвращение со звезд» (хотя последний очень быстро уходит от историософии и социологии к психологии локального человеческого конфликта). В романе П. Амнуэля есть и бытовой, и психологический, и социально-политический пласт, но все они вплетены в ткань воплощенного религиозного мифа грандиозных, общеисторических масштабов. Этот миф в его столкновении с действительностью непрерывно стоит перед сознанием читателя и понуждает его напряженно размышлять над происходящим, осмысляя как свою действительность, так и сам миф. Иначе говоря, перед нами — не только возрождение высокой социально-психологической фантастики, но еще и новаторская, подлинно философская литература, дерзко поднимающаяся до обсуждения самых кардинальных представлений религии.

Замечу в этой связи, что П. Амнуэль обсуждает проблемы именно еврейской религии. Это делает его книгу глубоко еврейской, я бы даже рискнул сказать — первой подлинно еврейской фантастической книгой, не по внешним приметам (имена и национальная принадлежность героев, место действия и т. п.), а по внутренней проблематике и ее историческим корням. Если бы примеру П. Амнуэля захотел последовать какой-нибудь фантаст из христианской или буддийской страны, ему пришлось бы написать такой же серьезный роман о втором пришествии Христа или Будды. В то же время роман Амнуэля имеет универсальное звучание. Это книга о том, как затронуло бы пришествие Мессии жизнь каждого отдельного человека и всего мира в целом. Атаковать такую проблему — крайне ответственная задача. Здесь легко впасть в любую из крайностей — пойти по пути бездумного облегчения сюжета или превратить книгу в религиеведческий трактат, заняться разоблачением религиозного «мракобесия» или ограничиться сатирическим осмеянием неготовности человечества к духовной «перестройке». Самый трудный, почти невозможный путь — честно и серьезно, не облегчая себе задачу, продумать все последствия заявленной фантастической гипотезы.

Быстрый переход