— Я надеюсь, что со временем ты поймешь, в чем ошибся, — сказал рав. — Ты полагаешь, что Тора — не цель, а средство.

— Где угодно можно искать истину, — вздохнул И.Д.К., — только не среди тех, кто полагает, что истина давно найдена.

— Всего тебе доброго, — улыбнулся рав.

Думаю, что именно тогда, выйдя из освещенного ярким полуденным солнцем кабинета рава Йосефа Дари в полумрак коридора и не очень-то ориентируясь в последовательности поворотов, И.Д.К. встретил Илью Давидовича Кремера. Возможно, Илья Давидович проводил И.Д.К. к выходу. Все это не доказано. Известно лишь, что именно в тот день вечером, сидя с домашними за вечерней трапезой, Илья Давидович произнес такие слова:

— А знаете, что Мессия скоро придет, да? И знаете, кто это будет?

— Знаем, — сказала жена, которая читала почти все русскоязычные газеты, отдавая, впрочем, предпочтение "Новостям недели", — новый любавический ребе, чтоб он был здоров.

— Нет, дорогие мои, это буду я, и нечего так на меня смотреть.

Идея казалась И.Д.К. простой как картошка в мундирах. После того, как Люда его прогнала, И.Д.К. привык к этой незамысловатой еде как привыкают к старому заношенному пиджаку, когда нет средств купить новый. К еде он привык, к одиночеству — нет. Приходя с работы, он включал телевизор и жил под аккомпанемент «Новостей» РТВ, мексиканских телесериалов, капитал-шоу "Поле чудес" и соревнований "Что? Где? Когда?". Отужинав традиционной картошкой и сложив в мусорное ведро мундиры (демилитаризация, думал он, дело нехитрое, когда речь о картошке, а не о генералах), И.Д.К. долго перелистывал записную книжку, соображая, к кому позвонить и напроситься в гости. Зазывать к себе не хотелось — за пустым столом не посидишь, а готовить что-то, пусть даже бутерброды, было выше его сил.

И.Д.К. тосковал и не мог понять — по жене или по сыну. Люда и Андрюша слились для него в единое существо, каким и были в действительности. И.Д.К. они воспринимали пришельцем из внешнего мира — добрым, любящим, нужным, но — иным. Сначала отчужденность была едва заметна, оставаясь на уровне подсознания, но потом, особенно после того, как в двухлетнем возрасте Андрей заболел тяжелой формой дифтерита и лежал в больнице, а Люда спала в коридоре, в то время как И.Д.К. пропадал на работе (а что он мог сделать, если именно тогда ему разрешили поработать с большим институтским компьютером?), инстинктивная отчужденность превратилась в демонстрацию отстраненности — вон ты какой, работа для тебя важнее, да и что это за работа, за которую почти ничего не платят? А когда И.Д.К. обнаружил в собственных книжных закромах, оставшихся неразобранными после смерти отца и долгое время лежавших в коробках на антресоли, двуязычный текст Ветхого завета и увлекся чтением, Люда и вовсе решила, что сына нужно оградить если не от отца, то хотя бы от религиозного дурмана.

Почему-то И.Д.К. был уверен, что именно мысли о Люде, тягостные и постоянные, как осенний ветер, привели его к идее Кода. Читая Тору, он улыбался про себя ее мудрой наивности, не зная еще, сколько передумано и написано мудрецами всех времен о каждом слове этой Книги. Зная Талмуд, он не пришел бы к идее Кода — просто не решился бы.

Первым человеком, с кем И.Д.К. поделился своими библейскими фантазиями, была, естественно, Люда. И.Д.К. приходил к ним по субботам, играл с сыном и рассказывал бывшей жене (привычка!) о своих новостях.

— Люся! — кричал он из комнаты в кухню. — Я сделал открытие!

— Ага, — бормотала Людмила, — открытие он сделал.