Потом забрался на кучу обломков, возвышавшуюся холмиком, и покопался в ней.
Толпа безмолвствовала. Тишина была такая, что каждый звук, производимый им, отдавался эхом. Послышался звон, Гларк поднял горшок, чудом избежавший разрушения. Он глядел на него, как если бы никогда не видел ничего похожего, поворачивая его так и эдак в свете костра. Поднял его над головой и шмякнул о землю.
Потом он поднял над головой кулак и начал браниться и божиться. Он клялся ворсинками, темными пещерами Подковерья, демонами Пола, Тканью и Основой. Он рычал, изрыгая Запретные Слова, и клялся клятвой Ретвотшада Умеренного, этой треснувшей кости или как это там называлось (хотя Писмайр уверял, что это суеверие).
Проклятья кружились в вечернем воздухе среди ворсинок, а ночные твари, обитающие в Ковре, слушали их. Клятва следовала за клятвой, проклятье за проклятьем, громоздясь в вибрирующую от ужаса башню.
Когда Гларк умолк, воздух все еще содрогался. Он плюхнулся на гору мусора и сел, положив голову на руки, и никто не осмеливался приблизиться к нему. На него бросали взгляды искоса, и один или двое сельчан вздрогнули и поспешили прочь.
Снибрил спешился и побрел туда, где мрачно стоял Писмайр в своем плаще из козьих шкур.
— Ему не следовало произносить Запретных Слов, — сказал Писмайр, как бы разговаривая с самим собой. — Конечно, все это суеверие, но нельзя сказать, чтобы за этим не стояло что-то настоящее. О, привет. Я вижу, ты выжил.
— Что это было?
— Мы привыкли называть это Фрэем, — сказал Писмайр.
— Я думал, что это всего лишь старая сказка.
— Что не означает, что это не правда. Уверен: это был Фрэй. Начать хотя бы с изменения атмосферного давления… животные это почувствовали… ну, как это сказано… в…
Он замолчал.
— Точно не помню, но где-то я читал об этом, — сказал он смущенно.
Он посмотрел куда-то мимо Снибрила и просиял.
— Вижу, у тебя появилась лошадь.
— Думаю, она ранена.
Писмайр подошел к лошади и тщательно осмотрел ее.
— Конечно, это дьюмайи, — сказал он, — эй, кто-нибудь, принесите мне мой ящик с травами. Кто-то набросился на нее, видишь, вот здесь. Не очень глубокая ранка, но ее надо обработать. Великолепное животное. Великолепное. И без всадника?
— Мы довольно долго ехали по дороге, но никого не видели.
Писмайр погладил лоснящуюся шкуру.
— Если бы продали в рабство всю деревню со всеми людьми, может, только тогда вам удалось бы наскрести денег, чтобы купить такую лошадь. Кому бы она ни принадлежала, она убежала довольно давно. Эта лошадь бегала сама по себе уже несколько дней.
— Дьюмайи больше никому не разрешают держать рабов, — сказал Снибрил.
— То, что я пытаюсь сказать, значит очень многое, — отозвался Писмайр.
Он рассеянно забубнил что-то про себя, пока осматривал копыта лошади.
— Откуда бы лошадь ни появилась, кто-то, должно быть, на ней все же ездил.
Он отпустил одну из лошадиных ног, чтобы внимательно вглядеться в ворсинки.
— Что-то ее напугало. Не Фрэй. Что-то, что произошло несколько дней назад. Это не были бандиты, потому что они забрали бы и лошадь. И они не оставляют следов когтей. Это мог бы сделать снарг, если бы был втрое больше нормального роста. О, Боже, а такие ведь есть, — сказал он.
Послышался крик.
Снибрилу показалось, что у ночи появились рот и голос. Крик исходил от ворсинок, прямо из-за сломанного частокола — это было насмешливое скрежетание, расколовшее мрак. Лошадь попятилась.
У пролома в стене уже был разложен костер, и несколько охотников бежало туда с копьями наизготовку. |