В них было что-то одинаковое, хотя они совсем не походили друг на друга. Сидевший слева был невысок ростом и шире остальных в плечах. На лице его выделялись крутые дуги скул, глаза были полузакрыты. Он производил впечатление человека, замершего в ожидании чего-то и в каждый миг времени готового к этому «чему-то». Казалось, нервы его натянуты как пружина, и от сложных причин зависело – будет ли пружина раскручиваться долго и равномерно, приводя в движение механизмы, или же развернется вдруг, разнося все вокруг, подобно взрыву.

    Кедрину захотелось узнать причину этой напряженности. Но вдруг он почувствовал себя вынужденным перевести глаза, чтобы встретить взгляд человека, чье молчаливое приказание он ощутил.

    Это был средний – чуть ли не на голову выше соседа, с худым лицом, на котором губы, казалось, все время с трудом удерживались от того, чтобы сложиться в насмешливую улыбку. Человек этот секунду смотрел в глаза Кедрину, и Кедрин испытал вдруг такое ощущение, как будто его мгновенно, со сноровкой, недоступной и лучшим автоматам, разобрали на мельчайшие части, тщательно осмотрели и ощупали каждую из них – и вновь безошибочно собрали, так что механизм не успел даже потерять инерции движения… Кедрин зябко повел плечами и опустил руки, перестав подпирать ладонями подбородок, как делал обычно, размышляя. Взгляд долговязого моряка был по крайней мере нескромным; а кроме того, только что человек этот смотрел и на Ирэн. И Кедрин в свою очередь стал пристально смотреть на моряка, стараясь передать этим взглядом возникшую неприязнь.

    Но он больше не смог встретиться с глазами долговязого: тот внимательно (и, кажется, даже несколько удивленно) смотрел в эту минуту на значок Кедрина, раньше закрытый рукавом. Кедрин нахмурился, но средний уже повернулся к соседу справа – высокому и плотному, с лицом круглым и незатейливым, как яблоко. Лишь взглянув на третьего, Кедрин понял, что в них казалось одинаковым: неподвижность лиц, прищур глаз и точно от легкой боли сдвинутые брови. Сосед справа усмехнулся и пожал плечами, и это движение тоже показалось Кедрину обидным.

    Долговязый снова повернулся к Кедрину, улыбаясь очень дружелюбно.

    – Второй? – спросил он. – Или шестерка?

    Это походило на начало математической головоломки, но Кедрин в эту минуту не был расположен к развлечениям.

    – Десятый! – вызывающе ответил он – Кедрин любил круглые числа. К его удивлению, трое не обиделись, они кивнули – кажется, даже с уважением.

    – Примите нашу благодарность, – сказал долговязый, и Кедрин при всем желании не смог бы уловить в его голосе и намека на насмешку. – Если учесть…

    – Открываю счет, – перебил его сидящий справа. – Ты провинился, Гур; условия были ясны: деловые разговоры с собой не брать.

    Длинный Гур насмешливо-покорно склонил голову.

    – Хорошо, – сказал он. – Я нем. Но хотелось бы знать, кто в таком случае будет поддерживать оживленную и остроумную застольную беседу? Мистер Дуглас, сэр, не угодно ли вам?

    – Нет! – хладнокровно ответил круглолицый. – Но я полагаю, что имею право отдохнуть и от вашего остроумия, поскольку избавлю вас от своего.

    Он достал из кармана трубку, разнял ее и посмотрел в мундштук серьезно, как в телескоп.

    – Помолчим! – сказал третий и снова замер.