«Папочка, – хнычет существо, и из глаз вместо слез течет кровь. – Не отдавай ему меня».

Кожа с медвежонка слезает клочьями, растворяясь прямо в воздухе, оставляя после себя запах тлена, пока на сиденье не осталась сиротливая горка костей.

Виктор кричит.

И просыпается.

Несколько минут он лежал, уставившись в темноту. Дыхание постепенно выравнивалось, но сердце продолжало выстукивать дробь.

«Я скоро сойду с ума», – подумал он с дрожью.

Смолину и раньше изредка снились кошмары, но он их не особенно запоминал, и все, что оставалось в хранилищах его памяти, – лишь смутные обрывки чего-то не слишком приятного. Вроде невесть как очутившихся ворсинок на парадном костюме. Стряхнул их, и все дела.

Все изменилось после смерти дочери. Практически каждый раз, когда его сознание проваливалось в тревожную дремоту, его начинали преследовать видения, одно безумнее другого. Будто некий дьявольский портал переносил Виктора в саму преисподнюю, и почти каждый раз он пробуждался от собственного крика.

А когда Серега разнес себе голову выстрелом, кошмарные сны стали нормой.

Он хотел повернуться на другой бок и попытаться заснуть, как вдруг замер, прислушиваясь. Снаружи раздавался шуршащий звук, будто кто-то по земле волочил некий предмет.

«Это Юма», – попытался он успокоить себя. Лайка Олега.

Ну да. Может, это собака. А может, и нет.

Приподнявшись с лежанки, он посмотрел в оконце. Ночь была безлунной, и темень стояла такая, словно все вокруг залили гудроном.

Шорох повторился.

Медведь.

(Пришел медведь, задрал Юму и сейчас ходит вокруг избушки, пытаясь пробраться внутрь.)

Эта мысль повергла Виктора в пучину суеверного ужаса, спина мгновенно взмокла от пота.

«Нужно сказать Олегу».

– Что, не спится, сержант? – внезапно прорезал темноту простуженный голос егеря, и Виктор вздрогнул.

– Там, снаружи… кто-то есть.

Словно в подтверждение этому залаяла собака.

Шибаев мгновенно вскочил. Накинув куртку, он взял фонарь и, прихватив ружье, вышел наружу.

Закусив губу, Смолин неподвижно сидел на лежанке. Темнота давила, и он, наклонившись, на ощупь нашел керосиновую лампу. Дрожащими руками достал коробок спичек и лишь с четвертой попытки смог зажечь фитиль. Вспыхнувший огонек немного приободрил его.

Виктор прислушался.

За окном было тихо. Потом он услышал тявканье пса и как Олег что-то пробурчал. Спустя несколько минут старый егерь вернулся в дом.

– Никого нет, – сказал он. – Может, енот забрел. Странно, что Юма сразу его не учуяла.

Олег повесил ружье на гвоздь.

– Это мог быть медведь? – разлепил губы Виктор.

Егерь покачал головой. Он шагнул к окошку, секунд двадцать внимательно вглядывался в ночь, затем оглянулся:

– Ты скоро в каждом пне будешь видеть медведя.

Виктор хотел огрызнуться, но едва открыл рот, как из леса донесся протяжный вой.

– Хм… Вот и волки засуетились, – заметил егерь. Он остановился у стены: – Знаешь ведь, что они не от тоски воют? Общаются они так. На охоту созывают. Каждый вой звучит по-разному, сержант.

Он положил свою дубленую ладонь на доски, пальцы, словно паучьи лапы, поползли к странному, потемневшему от ржавчины приспособлению, висящему на веревочной петле. Предмет напоминал крюк-кошку, только с выпрямленными зазубренными концами.

– Я слышал, ты стонал ночью, – вдруг сказал Шибаев.

– Сон нехороший, – коротко пояснил Виктор, не желая вдаваться в подробности.