|
. - повторила она. Сен-Симон подошел к ней и сказал: - Ведь это ужасно, что вы говорите! Пожалуйста, замолчите. Госпожа де ла Ферте замолчала, но, может быть, только потому, что герцог Сен-Симон, подойдя к ней, тем самым дал ей заметить герцога Орлеанского. Что касается последнего, то он ограничился только пожатием плеч при таких словах госпожи де ла Ферте и обменялся взглядами с Сен-Симоном и Бульдюком. На третий день королю сделалось еще хуже, и доктора начинали уже сомневаться в благополучном исходе болезни. Гельвециус, младший из всех докторов, сделавшийся впоследствии медиком королевы и отцом известнейшего Гельвециуса, предложил пустить королю из ноги кровь. Все доктора восстали против этого, и Марешаль, придворный хирург, объявил, что если бы во всей Франции нашелся только один ланцет, то он и его бы сломал, лишь бы только не открыть кровь его величеству. Регент, герцог Бурбонский, Вильруа, герцогиня Вантадур и герцогиня де ла Ферте, та самая, о которой мы сейчас говорили, присутствовавшие на этой консультации, пребывали в отчаянии, ибо не видели единогласия между теми лицами, в руках которых находилась жизнь короля. По приказанию регента послали за городскими докторами: это были господа Дюмолен, Сильва, Камилль и Фальконе. Означенные доктора явились и после всех споров и разногласий согласились с мнением Гельвециуса, хотя придворные доктора против этого и восставали. - Господа, - сказал тогда Гельвециус, видя, что нет другого средства заставить окружавших его консультантов согласиться с его мнением, - отвечаете ли вы вашей головой за жизнь короля, если ему не будет пущена кровь? - Нет, - отвечали доктора, - мы не берем на себя такой ответственности. - А я, - продолжал Гельвециус, - так отвечаю головой за жизнь короля, если только ему будет сделано кровопускание. Молодой доктор говорил с такой твердостью и самоуверенностью, что регент, подойдя к нему, сказал: - Принимайтесь за дело, господин Гельвециус. Прочие доктора удалились. Гельвециус, оставшись один, сделал королю кровопускание. Через час, и даже немного менее того, жар у короля значительно уменьшился. К вечеру всякая опасность исчезла, и на другой день король, встав с постели, был уже здоров. Париж, впавший во время болезни короля в глубокую печаль и уныние, разразился песнями и праздниками при известии о его выздоровлении. Во всех парижских церквах служили молебны, и король, чудом спасенный от смерти, ездил в собор Парижской Богоматери и церковь св. Женевьевы благодарить Бога за свое выздоровление. Между тем наступал день св. Людовика. В продолжение нескольких лет - и этот обычай сохранился даже и до наших времен - в день св. Людовика давался в Тюильрийском саду концерт. На этот раз концерт превратился в шумный праздник. Маршал Вильруа, кричавший сильнее прочих, что король отравлен, изумлялся при виде такого множества народа, собравшегося посмотреть на короля, который беспрестанно прятался и которого Вильруа брал за руку и удерживал при себе, дабы показать его всему народу. Наконец, видя, что как Тюильрийский сад, так и площадь Каруселей наполнены народом и крыши домов усеяны любопытными, он вывел короля на балкон. Тотчас эта бесчисленная масса народа, желая единодушно выразить свою радость, закричала: "Да здравствует король!" Восклицание это передалось на улицы и площади и слилось в общий крик. - Ваше величество, - сказал тогда Вильруа Людовику XV, - вы видите это стечение, эту толпу, этот народ? Все это принадлежит вам, все это ваше, вы всего этого начальник. |
