Почему-то в последнее время мужчины считали своим долгом облизать все десять пальцев на ногах женщины, прежде чем приступить непосредственно к сексу. (Несколько лет назад обязательным элементом программы был куннилингус. Мне всегда казалось, что с тем же успехом я могла бы наблюдать, как сохнет краска.) Я не очень-то любила подпускать мужчин к своим стопам, особенно если они не предупреждали заблаговременно о своем желании побаловаться с ними — достаточно заблаговременно, чтобы я успела сделать педикюр.
Итак, Дэниел целовал меня и расстегивал пуговицы, целовал меня и снимал мою рубашку с одной моей руки, целовал меня снова и снимал рубашку со второй руки, целовал меня снова и не отпускал замечания относительно серого цвета моих белых трусов, целовал меня и говорил, что моя грудь не похожа на яичницу, целовал меня снова и снова и говорил, что она скорее напоминает булочки для гамбургеров, и снова целовал меня.
— Ты такая красивая, Люси, — повторял он. — Я люблю тебя.
Это продолжалось до тех пор, пока на мне не закончилась одежда.
Было что-то очень эротическое в том, что я лежала совсем голая, а он был одет.
Я обхватила грудь руками и свернулась клубком.
— Скидывай свою экипировку, — хихикнула я.
— Как ты романтична! — ответил Дэниел и оторвал от моей груди сначала одну мою руку, а потом и вторую. — Не прячься. Ты слишком красива для этого. — И он мягко распрямил мои подтянутые к животу ноги.
— Отстань, — сказала я, стараясь скрыть свое возбуждение. — Не знаешь, как так получилось: на мне нет ни лоскутка, а ты полностью одет?
— Если ты настаиваешь, то я могу раздеться, — поддразнил меня Дэниел.
— Ну так раздевайся, — сказал я своим самым деловым тоном.
— Попроси как следует.
— Нет.
— Тогда тебе придется самой меня раздеть.
И я раздела его. У меня так дрожали пальцы, что я еле справилась с мелкими пуговицами на его рубашке. Но результат стоил всех моих усилий. У Дэниела была такая красивая грудь, такая гладкая кожа, такой плоский живот!
Мое внимание привлекла темная полоска волос, растущих у него на животе. Я провела по ней пальцем от пупка до пояса брюк. Я задрожала, услышав, как ахнул от моего прикосновения Дэниел.
Краешком глаза я рискнула взглянуть в область ширинки и была испугана и восхищена тем, как натянулась ткань брюк.
В конце концов я набралась смелости и приступила к расстегиванию многочисленных пуговиц и молний на брюках Дэниела. Поскольку я не была привычна к мужчинам в костюмах, сложная система застежек вызвала у меня значительные затруднения.
Совместными усилиями мы справились и освободили из заточения эрегированный член Дэниела.
Тест на нижнее белье Дэниел прошел. Чего нельзя было сказать обо мне. Мои трусики повидали на своем веку многое, в том числе — и неоднократно — случайную загрузку в стиральную машину с темным бельем.
Дэниел был великолепен и — что делало его еще более привлекательным — несовершенен. Его тело было прекрасно, да, но все же пособием по анатомии мышц я бы его не назвала.
Прикасаться голым телом к его голому телу было неописуемо приятно. Я вся вдруг стала такой чувствительной; кожу моих рук покалывало, когда я обхватила ими широкую спину Дэниела. Жесткость его бедер в сочетании с мягкостью моих вскружила мне голову, его твердость и моя влажность вместе давали взрывоопасную комбинацию.
Смущение, стеснение, неуверенность исчезли. Осталось только желание. Я взглянула на него — и со мной не случился приступ истерического смеха. Мы перешли за грань — мы больше не были Дэниелом и Люси, мы стали мужчиной и женщиной.
Меры предосторожности мы заранее не обсуждали, но когда подошел ответственный момент, мы оба повели себя как зрелые личности, живущие в ВИЧ-инфицированные девяностые. |