— Ты сама-то когда спала, Иоля?

— Я… Это неважно. Я крепкая.

— Иоля! Я тебя сменю, дуреха! Иди поспи. А это еще кто?

Лютик не понял, откуда исходит голос, пока не опустил взгляд: в дверях стоял низушек, белый халат заляпан бурым, завязочки еле сходятся на круглом животике.

— Вы… Русти?

— Русти, — это прозвище, — устало сказал низушек, вскарабкиваясь на стул, и болтая в воздухе коротенькими мохнатыми ножками, — а для вас, сударь, я Мило Вандерберг, полевой хирург. Дипломированный хирург, заметьте. С двадцатилетним стажем. А вовсе не эпидемиолог, курва мать. Эпидемиолог смылся.

— Сударь, — робко сказала Иоля из-за спины у Лютика, — ну вот зачем вы встали? Тут все спокойно. То есть…

— Больных больше не несут, а просто складывают в ямы, — закончил за нее низушек, — это, конечно, хороший знак. Тьфу ты! — Он вцепился широкими лапами в курчавую рыжую шерстку на голове, — ну почему, почему эту заразу ничего не берет? Я перепробовал все, что можно, даже ртутные соли! Даже экстракт из плесени. Он отлично помогает от воспаления, экстракт из плесени. Но даже если бы от него тут и была бы какая-то польза, его потребовались бы целые бочки. Бочки! А это еще кто?

— Эсси Давен, известная поэтесса.

— Не слышал, — мотнул головой низушек.

Кряхтя, он слез со стула, подошел к Эсси, ухватился широкой лапой за ее тонкое запястье, постоял с минуту, мигая воспаленными глазами.

— Ну, уже недолго.

— Вы же врач, — голос у Лютика вдруг сделался тонким и жалобным, почти детским, — вы должны ей помочь!

— Должен. Но не могу. Тут таких сотни. Курва, да их уже тысячи! И я никому не могу помочь. Какого черта вы чешетесь?

Лютик спохватился. Он давно уже собирался поглядеть, что такое творится с его подмышками и руками, но никак не получалось. Теперь можно.

Он стащил камзол и отвернул рукава тонкой нижней рубашки. Рукава были грязноваты и в том же отчетливом свете масляной лампы было видно, что они сплошь усеяны мелкими бурыми пятнышками.

— Господин Вандерберг, — тихо пробормотал он, — что же это?

Низушек отпустил запястье Эсси и бесцеремонно схватил Лютика за руку, вывернув локоть.

— Укусы, — сказал он, — блошиные укусы. Так я и думал. Это все блохи, Иоля. Крысы с «Катрионы». И блохи. Курва, им достаточно было не пустить крыс в город. Это просто. Поставить на швартовочные канаты такие гладкие металлические диски, чтобы крысы не могли пробраться с корабля. И, конечно, карантин. Две недели в карантине, и мы бы имели «Катриону», полную трупов и здоровый город. Наши городские службы пора топить в нужнике.

— Я… болен?

Русти помотал курчавой головой.

— Укусы старые, — сказал он, — по крайней мере вон тот. И тот. Эти вот свежие. Чешутся, да. Реакция организма.

— А… когда станет совсем плохо?

— Теоретически вы не должны были дожить до полудня. Но у вас, похоже, иммунитет. Странно. У вас случайно нет эльфийской крови?

— Не знаю, — растерянно ответил Лютик, — ну я… да, врал для понту.

— Эльфы не чувствительны к человеческим инфекциям. Это сугубо видовые поражения. Заражаются только люди. Ни эльфы. Ни краснолюды. Ни низушки.

— Да, но Иоля… в ней нет ни капли эльфийской крови. Только крестьянская. Все ее предки землеробы… вот посмотрите только на ее руки. А она тут возится с больными и умирающими.