Мама на мгновение задумалась, а потом ответила:

– Обсуди это с отцом.

9

Я не восприняла ее слова буквально. Я считала само собой разумеющимся, что сначала с ним поговорит мама, а прямо на следующий день отец скажет мне голосом, который я любила больше всего: «Слушаю и повинуюсь! Если наша королевна решила, что нужно повидаться с тетей Витторией, то несчастный родитель сопроводит ее, хотя его и придется тащить на поводке». Затем он позвонит сестре и договорится о встрече или попросит об этом маму: отец никогда сам не занимался тем, что его раздражало, тяготило или расстраивало. А потом он отвезет меня на машине к тете.

Но все складывалось иначе. Проходили часы, дни, отца я видела редко – вечно запыхавшегося, вечно разрывавшегося между лицеем, репетиторством и важной статьей, которую он писал вместе с Мариано. Он уходил рано утром, а возвращался вечером, в те дни постоянно лил дождь, я боялась, что отец простудится, у него поднимется температура и он неизвестно сколько проваляется в постели. Разве такое возможно, думала я, чтобы настолько тихий, настолько деликатный человек всю жизнь сражался со злобной тетей Витторией? Мне казалось еще более неправдоподобным, что он сумел бросить вызов женатому негодяю, имевшему троих детей, и прогнать его, потому что тот намеревался погубить папину сестру. Я спросила у Анджелы:

– Если Ида влюбится в женатого негодяя с тремя детьми, ты, ее старшая сестра, как поступишь?

Анджела ответила, не раздумывая:

– Я все расскажу папе.

Иде такой ответ не понравился, она сказала сестре:

– Ты доносчица, а папа говорит, что доносить – самое отвратительное.

Анджела обиженно ответила:

– Я не доносчица, это ради твоего же блага.

Я осторожно спросила Иду:

– Значит, если Анджела влюбится в женатого негодяя с тремя детьми, ты папе ничего не расскажешь?

Ида, обожавшая читать романы, ответила, поразмыслив:

– Скажу, если негодяй будет уродливым и злобным.

Ну вот, подумала я, самое страшное – это уродливость и злоба. И однажды, когда отец ушел на какое-то собрание, я осторожно вернулась к важной для меня теме:

– Мам, ты сказала, что мы повидаемся с тетей Витторией.

– Я сказала, что тебе нужно обсудить это с отцом.

– А я думала, ты с ним уже говорила.

– Он сейчас очень занят.

– Давай сходим к ней вдвоем.

– Лучше, чтобы этим занялся он. К тому же скоро кончается учебный год, тебе надо много заниматься.

– Вы не хотите меня туда везти. Вы уже решили, что не станете этого делать.

Мама ответила голосом, каким еще несколько лет назад предлагала мне самой во что-нибудь поиграть, а ей дать отдохнуть:

– Вот как мы поступим: ты знаешь, где виа Миралья?

– Нет.

– А виа делла Стадера?

– Нет.

– А Пьянто?

– Нет.

– А Поджореале?

– Нет.

– А пьяцца Национале?

– Нет.

– А Ареначча?

– Нет.

– А то, что называют Промышленной зоной?

– Нет, мама, нет!

– Вот и узнаешь, это твой город. Сейчас я дам тебе справочник с картой, сделаешь уроки – посмотри, как туда добраться. Если это настолько срочно, можешь как-нибудь съездить к тете Виттории сама.

Последние слова меня обескуражили и почти ранили. Родители не посылали меня одну даже в булочную в двухстах метрах от дома. Когда мы встречались с Анджелой и Идой, кто-нибудь (отец или – чаще – мама) провожал меня к Мариано и Костанце на машине, а потом привозил домой.