— Конечно, вы помогли мне, — сказала Эуфратия, подходя ближе и протягивая руки к его щекам. — Вот поэтому я и решила донести до тебя это послание и рассказать о том, что поняла сама. Игнаций, это очень просто. Мы создаем своих собственных богов, а благословенный Император — Повелитель Человечества.

— Создаем собственных богов? — возмутился Игнаций, отшатнувшись от нее. — Нет, моя дорогая, невежество и страх создают богов, восторженность и обман поддерживают их, а человеческая слабость им поклоняется. Так было всегда, на протяжении всей истории. А когда люди ниспровергают старых богов, они находят новых, чтобы поставить на освободившееся место. Почему ты считаешь, что это что-то другое?

— Потому что чувствую, как свет Императора горит во мне.

— Ну конечно, как я могу с этим спорить!

— Избавь меня от своего сарказма, Игнаций! — с неожиданной враждебностью воскликнула Эуфратия. — Я считала, что ты достаточно открыт для доброй вести, но вижу перед собой ограниченного глупца. Уходи, Игнаций, я больше не хочу видеть тебя.

Так он оказался один в коридоре, смущенный и лишившийся единственного друга, которого обрел совсем недавно. После того случая Эуфратия больше не разговаривала с ним. Он и видел ее всего лишь однажды, но она даже не ответила на его приветствие.

— Игнаций, ты заблудился в собственных мыслях? — спросила Мерсади Олитон, и ее неожиданное появление прогнало грустные воспоминания.

— Прости, дорогая, — сказал он. — Я не слышал, как ты подошла. Я был очень далеко отсюда — сочинял очередную поэму, недоступную пониманию капитана Локена и не заслуживающую внимания Зиндерманна.

Она улыбнулась, мгновенно принимая его легкомысленный тон. Рядом с Мерсади невозможно было долго предаваться унынию, она была из тех, кто заставляет человека постоянно радоваться жизни.

— Одиночество идет тебе на пользу, Игнаций, ты меньше склонен поддаваться соблазнам.

— Ну, не знаю, не знаю, — сказал он, поднимая бутылку с вином. — В моей жизни всегда найдется место для соблазнов. Если я не поддамся хоть какому-то из них, я считаю день прожитым зря.

— Игнаций, ты неисправим! — засмеялась Мерсади. — Но хватит об этом. Что такое случилось, что ты оторвал меня от моих записей и попросил о встрече? Я должна сегодня присутствовать при возвращении штурмгруппы со спутника.

Смущенный ее прямотой, Игнаций не мог решить, с чего начать свой рассказ, а потому предпочел самый осторожный подход.

— Ты давно не встречалась с Эуфратией?

— Я видела ее вчера вечером, как раз накануне отправки штурмгруппы. А что случилось?

— Ты не заметила ничего странного?

— Думаю, заметила. Резкое изменение ее внешности меня несколько удивило, но она же работает в области изобразительных искусств. Я решила, что такие перемены для нее — обычное дело.

— Она не пыталась тебе что-нибудь передать?

— Передать мне? Нет. Послушай, Игнаций, к чему ты клонишь?

Каркази передвинул к ней по столу потрепанную брошюру и увидел, как изменялось выражение ее лица по мере того, как Мерсади читала заголовок. Она явно поняла, что это за произведение.

— Где ты это взял? — спросила она, оторвавшись от чтения.

— Мне дала ее Эуфратия, — ответил Каркази. — Очевидно, она захотела распространить идею о Боге-Императоре в первую очередь среди нас, поскольку мы ей помогли, когда она нуждалась в поддержке.

— Бог-Император? Она что, совсем лишилась рассудка?

— Не знаю, может, и так, — сказал Каркази, наливая себе вина.