Затем я сдернул с вешалки белое полотенце, туго обмотал его вокруг лодыжки и закрепил конец булавкой, найденной в шкафчике с аптечкой. Я попытался идти, перенося тяжесть тела на левую ногу. Первый шаг был мучителен, так что я едва не согнулся от боли, но мне все же удалось, хромая, выйти из ванной и доковылять до портего. За окнами сверкала молния, над городом гремел гром, вода в канале бурлила.

В портего я остановился перед гравюрой Баттисты дель Моро «Аллегория Славы», стал внимательно рассматривать фигуру Славы, возвышающуюся над олицетворениями порока и добродетели, под которыми было начертано то самое изречение, что цитировал мне Крейс. Что он сказал? Что мне необходимо помнить что-то об этой гравюре. Я вспомнил наш первый разговор об этом произведении. Крейс тогда упомянул, что Слава отдает предпочтение порочному сатиру, а не идеалу добродетели в образе женщины. Разглядывая гравюру, я заметил, что из-под рамы, внизу, с правой стороны, что-то торчит. Это был уголок конверта. Я вытащил его и увидел на нем свое имя, написанное рукой Крейса. Внутри лежал лист белой бумаги, на котором, тоже рукой Крейса, была написана всего одна загадочная фраза:

«Если хочешь найти рукопись, сначала отыщи солнечную музу».

О чем это, черт возьми? Что за игра Крейса? Зачем ему надо было, чтобы я нашел неопубликованную книгу, которая фактически погубила его писательскую карьеру? Я вспоминал беседы, которые мы вели с ним последние несколько месяцев. Солнечная муза. Я заковылял по портего, глядя на окна, пытаясь вспомнить, как выглядит холл днем, когда его заливает свет. Эта фраза намекает, что мне следует искать какое-то конкретное место, на которое падают лучи солнца? Образ музы символизирует вдохновение, но значит ли это, что я должен найти такой уголок, где Крейс настраивался на творческий лад? Я вернулся в его спальню, прошел в его кабинет. Он лежал на полу, в неестественной позе. Это было шокирующее зрелище, меня едва не стошнило.

Я проверил шкафчик, стоявший у его кровати, но не нашел там ничего, кроме грязного носового платка и стопки книг. Хромая, я вернулся в портего, и вдруг у входа в гостиную меня осенило. Какой же я идиот! Я развернулся и пошел вдоль стены, ища гравюру из книги Франческо де Лодовичи «Триумф Карла». Все это время отгадка смотрела прямо на меня — поэт, преклонивший колена перед своим заказчиком; над ним сияет вдохновляющий образ музы в виде солнца. Я отделил раму от стены. На пол упало еще одно письмо.

Оно было адресовано мне. Я вскрыл конверт, едва не разорвав само письмо, и прочитал послание Крейса.

«Вы уже на шаг ближе. Ответьте, кто написал, что узник в Sala del Tormento терпит „такие муки, что его суставы на некоторое время расчленяются“?»

Я мгновенно понял, на какое произведение ссылается Крейс. Это была книга, которую он читал в тот день, когда я переехал жить в его палаццо, книга, заставившая его смеяться, книга о человеке, который посетил Венецию несколько столетий назад и, как говорят, привез в Англию первую вилку. Но как она называется? Неужели я забыл? Проклятье. Я ясно помнил, как тогда Крейс сидел в своем кресле и перед ним на столе лежали две книги в красных кожаных переплетах с золотым тиснением на корешках. И все же: как она называется? С досады я ударил кулаком по одной из висевших на стене гравюр, разбив стекло, под которое она была вставлена. Потом я вспомнил, что в моем блокноте есть запись о том дне. Я был уверен, что упомянул название книги в своих заметках.

Все еще ощущая в ноге жгучую боль, я поспешил в свою комнату.