– Святая мать! – вскричала Лукреция, упала на колени и зарылась лицом в черную рясу. – Молю вас, не отпускайте меня!

– Дочь моя, ты по своему желанию хотела бы оставить все мирские заботы и провести здесь остаток своей жизни?

В прекрасных глазах Лукреции появилось сомнение:

– Они не позволяют мне, святая мать, но разрешите мне побыть у вас хоть какое-то время! Я так боюсь всего! Здесь я обрету одиночество, я смогу молиться – так, как не смогу молиться во дворце. Здесь, в келье, я пребываю наедине с Господом, я это чувствую, и, если бы вы разрешили мне побыть у вас, я смогла бы точно убедиться в том, готова ли я оставить мирскую суету и стать такой, как вы. Святая мать, умоляю, дайте мне убежище!

– Мы не имеем права отказывать в убежище никому, – ответила Джиролама.

К ним прибежала монахиня и сообщила, что люди у ворот требуют к себе настоятельницу.

– Это солдаты, святая мать, они вооружены и настроены очень решительно.

– Они приехали за мной! – закричала Лукреция. – Святая мать, не позволяйте им увезти меня!

Настоятельница смело направилась к воротам. Солдаты объявили ей, что торопятся и что у них приказ от Его Святейшества забрать мадонну Лукрецию.

– Она попросила убежища, – ответила Джиролама.

– Послушайте, святая мать, но у нас приказ от самого Папы!

– Сожалею. Но существует строгое правило: каждый, кто просит у нас убежища, получает его.

– Но она – не обычная посетительница. Неужели вы настолько глупы, что посмеете ослушаться Его Святейшества? Папа из рода Борджа и его сыновья не любят тех, кто смеет им перечить.

Солдаты старались быть добрыми, они откровенно намекали настоятельнице, что ей, как мудрой женщине, не следовало бы ссориться с Папой. Однако Джиролама Пичи не была мудрой женщиной – она была женщиной смелой.

– Вы не имеете права войти в наш дом, – объявила она, – иначе вы совершите святотатство.

Солдаты опустили глаза: им не хотелось осквернять святую обитель, но ведь у них был приказ! Джиролама глаз не опустила:

– Отправляйтесь к Его Святейшеству и сообщите, что, пока его дочь по собственной воле желает пребывать в стенах монастыря, она останется здесь, даже если Его Святейшество потребует от меня ее выгнать.

И солдаты, потрясенные бесстрашием этой женщины, поворотили коней.

А в Ватикане бушевали от ярости Папа и двое его сыновей.

Они уже знали, что по городу гуляют слухи: мадонна Лукреция ушла в монастырь, потому что семья пыталась заставить ее поступить вопреки ее собственной воле.

И тут Александра осенило очередное из его блестящих решений:

– Мы оставим вашу сестру в монастыре, – объявил он, – и не станем делать никаких попыток привезти ее обратно, потому что уж тогда слухов и сплетен не оберешься, а пока развод не состоится, мы не можем себе этого позволить. Мы просто дадим всем понять, что мадонна Лукреция отправилась в Сан-Систо по нашей воле, а не по своей! Мы решили: пусть она поживет в тишине и уединении, пока не освободится от Джованни Сфорца.

И Лукрецию оставили в покое. А Папа и братья удвоили свои усилия по скорейшему решению вопроса о разводе.

Жизнь Лукреции подчинялась теперь колоколам Сан-Систо, она была счастлива здесь, в монастыре, где все относились к ней как к дорогой гостье.

Никакие вести из внешнего мира сюда не проникали, и она не знала, как смеются римляне над новым фарсом – так прозвали в народе ее развод. Она и так никогда толком не знала о тех слухах, которые ходили о ее положении в семье, не знала и сейчас, что городские стены пестрели стишками и эпиграммами на ее счет.