Деньги и влияние отца позволили ему завести что-то вроде своего собственного двора, которым он правил как настоящий деспот – горе было тому, кто пытался его ослушаться, с провинившимся происходили различные «несчастные случаи».
– Чезаре, – воскликнула Лукреция, – ты чем-то расстроен?!
Он по обычаю взял ее за шею, притянул к себе и поцеловал в губы.
– Эти прекрасные глазки, – пробормотал он, – слишком многое подмечают. Давай-ка отправимся на конную прогулку.
– Хорошо, Чезаре, с огромным удовольствием. А куда?
– Может, вдоль реки? Или по городу. Пусть люди на нас поглазеют, им это понравится. И почему бы нет? На тебя приятно посмотреть, сестричка.
– А ты – самый красивый мужчина в Италии. Он засмеялся.
– Даже в этой рясе?
– Ты ее украшаешь. Никто из священников и сравниться с тобою не может.
– Факт, который, несомненно, заставляет всех епископов и кардиналов прыгать от радости.
Он в хорошем настроении, подумала Лукреция, я ошиблась…
К ним присоединился еще один всадник – красивая рыжеволосая девушка, несколько богато одетая, вся усыпанная драгоценностями. Ее длинные рыжие волосы развевались на ветру.
– Фьяметта тебя прекрасно знает, сестра, – заявил Чезаре, переводя взгляд с рыжеволосой красавицы на такую милую и невинную Лукрецию. – Она утверждает, что я слишком часто произношу твое имя.
– Мы очень дружная семья, – пояснила Лукреция девушке.
– Так оно и есть, – ответила Фьяметта. – Весь Рим говорит о вашей привязанности друг к другу, и неизвестно, кто любит мадонну Лукрецию больше – ее братья или ее отец.
– Вы даже не представляете, как приятно быть столь любимой, – спокойно произнесла Лукреция.
– Давайте прокатимся вместе, – предложил Чезаре.
Он ехал между ними, и на губах его играла ироническая улыбка. Прохожие, заметив их, опускали взгляд, но стоило троице проехать, как они останавливались и пялились им вслед.
Репутация Чезаре была уже настолько громкой, что никто не осмеливался не то что глянуть на него с издевкой или враждебно, но и вообще поднять на него глаза. Однако то, что он ехал по улицам Рима с этими двумя девушками, вызывало всеобщее удивление.
И Чезаре прекрасно понимал природу этого удивления: ведь он ехал в сопровождении своей сестры и – самой знаменитой римской куртизанки; он также знал, что скоро весть об этой его выходке дойдет до отца и Папа будет весьма раздосадован. А этого как раз Чезаре и добивался: пусть люди глазеют, пусть сплетничают.
Фьяметта также наслаждалась этой выходкой: пусть римляне узнают, что именно она – последняя любовница Чезаре Борджа! Это сослужит неплохую службу ее репутации: чем дольше она будет оставаться у него в фаворе, тем лучше – это несказанно возвышает ее среди соратниц по ремеслу.
Так они и ехали к Колизею: вид его неизменно приводил Лукрецию в восторг – и в трепет, потому что она всегда вспоминала о первых христианах, пострадавших на его арене за свою веру.
– Ох! – воскликнула она. – Как здесь красиво и как… страшно. Говорят, что некоторые специально приходят сюда по ночам, чтобы послушать отголоски стонов тех, кого принесли в жертву, и рев разъяренных львов.
– Это всего лишь сказки, – рассмеялась Фьяметта. Лукреция вопросительно глянула на Чезаре.
– Фьяметта права, – сказал он. – То, что люди слышат, – просто шаги тех, кто ворует из руин камни и мрамор для строительства своих домов, а разговоры о привидениях распускают сами воры, чтобы их никто не тревожил. |