– Мой господин! – воскликнула Ваноцца. – Простите, что я в таком виде…

– Не извиняйся, – ласково возразил кардинал. – Среди цветов ты кажешься еще прекраснее.

– Но почему бы вам не пройти в дом? Мне сказали, что вы привели с собой гостя. Служанкам следовало быть к вам повнимательнее!

– Не беспокойся, я сам захотел побеседовать с тобою наедине… Здесь, среди твоих цветов.

Она удивилась и забеспокоилась: значит, он хочет сообщить ей что-то действительно важное, если решил поговорить с нею в саду – даже в самых хороших домах, в таком, как у нее, например, слуги имеют обыкновение слушать то, что не предназначается для их ушей.

И вдруг ее словно окатило холодной волной – она испугалась, что он пришел объявить о конце их связи. Она прекрасно сознавала, что ей уже тридцать восемь, она следила за собою, но все равно женщине тридцати восьми лет, родившей нескольких детей, трудно тягаться с юными девушками. А никакая юная дева, даже если ей удастся устоять перед очарованием самого кардинала, не захочет отвергнуть то, что способен дать своей любовнице столь влиятельный человек.

– Мой господин, вы принесли мне какую-то весть… – слабеющим голосом произнесла она.

Кардинал взглянул на небо и улыбнулся самой милой из своих улыбок.

– Дорогая моя Ваноцца, ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь, – начал он, и Ваноцца почувствовала, как у нее перехватило дыхание: именно с таких слов и начинают разговоры о расставании! – Ты живешь здесь, в этом доме, с нашими детьми. Это счастливый дом, но кое-чего в нем не хватает: детям не хватает отца.

Ваноцца захотела броситься ему в ноги и молить его не оставлять их своим благосклонным присутствием. Ведь они не выдержат этого! Это все равно, что вдруг, в один миг, лишиться солнца! Но она знала, как он не любит сцен, и потому спокойно произнесла:

– У моих детей уже есть отец, лучший отец в мире. Другого отца я своим детям и не желала бы.

– Ты прекрасно это сказала! Прекрасно… Они мои дети, и я нежно их люблю. И никогда не забуду ту великую услугу, что ты оказала мне, даровав таких детей, моя драгоценная.

– Мой господин… – на глаза ей навернулись слезы, и она смахнула их украдкой – Родриго в это время упорно смотрел в небеса, до такой степени ему не хотелось видеть слез.

– Но это нехорошо по отношению к тебе, прекрасной и все еще молодой женщине! Ты живешь здесь, в этом доме, затворницей, и посещает тебя только дядя твоих детей.

– Мой господин, если я обидела вас невзначай, молю, скажите мне поскорей, в чем была моя ошибка!

– Ты не совершила никакой оплошности, дорогая моя Ваноцца. Просто я составил определенный план, чтобы облегчить тебе жизнь. Я не хочу, чтобы люди указывали на тебя пальцем и шептались: «Вон идет Ваноцца Катанеи, женщина, у которой есть дети, но нет мужа». Вот почему я подыскал для тебя супруга.

– Супруга? Но, мой господин…

Покровительственная улыбка Родриго заставила ее умолкнуть.

– В доме появилась еще одна малышка, ей всего полгода. И тебе, Ваноцца, надлежит обзавестись мужем.

Значит, это конец. Она все поняла: он бы ни за что не стал выдавать ее замуж, если бы она ему не наскучила.

Он угадал ее мысли. Нет, она ему не совсем надоела, он всегда будет чувствовать к ней привязанность и будет посещать ее дом, но, в основном, ради детей; что же касается любовных утех, то это правда – он предпочел бы предаваться им с более юными. И в том, что он говорил ей, тоже была определенная доля правды: он считал более разумным выдать ее замуж, чтобы про его малышей не говорили: вон идут дети куртизанки.