Ильин кивнул и полез в карман, но тут же вспомнил, что забыл её у себя в кабинете. Черт, придется тащиться сюда ещё раз!

А Михайлова раздраженно махнула рукой:

— Пусть бы он лучше вам рассказал, как, дрожа за свою шкуру, все фотографии близких людей в сорок седьмом тайком ночью в пепельнице сжигал!

И по её тону, и по сразу посуровевшему лицу Ильин понял, насколько она не любит своего соседа.

Надо было уходить, и Ильин, не желая показаться невежливым, сочувственно проговорил:

— Да, нелегкое вашему поколению досталось время, сколько людей безвинно загубили из-за произвола и беззакония!

И вновь женщина внимательно, словно ища ответ на мучивший её всю жизнь вопрос, всмотрелась в его лицо. Этот изучающий взгляд смущал Ильина и заставлял его чувствовать себя неловко, словно он лично был виноват в трагической судьбе сидящей перед ним женщины. Наконец после некоторых колебаний она произнесла совсем не то, что он ожидал от неё услышать:

— Все дело в том, что братьев Гордеевых — и Николая и Сергея — судили как раз по закону. И формально оба действительно были виновны, хотя на самом деле и тот и другой умные, сильные и добрые люди, искавшие справедливости. Вот мой жених Николай написал полемическую статью под названием «Тринадцать сомнений», в которой показал отход тогдашних властей от революционных идей, и послал в газету. Так формально он был признан антисоветчиком, хотя, конечно, сам он, желая своей родине благополучия, искренне считал, что борется с искривлением генеральной линии, проводимой чиновниками от партии. Вот и сгинул за свою смелость, хотя наверняка допускал возможность преследования. И от меня, своей невесты, скрыл, видимо, под удар подставлять не хотел. Арестовали его ночью, я выскочила тогда в коридор, хотела попрощаться. Не дали. Следователь, вроде вас молодой человек, силой меня из коридора в комнату втолкнул, а мать, покойница, вцепилась намертво, на мне повисла и больше не выпустила.

Женщина, вспомнив ту страшную для неё ночь, еле справившись с волнением, продолжила:

— А Сергея судили за то, что в первом бою его необстрелянная рота вся побежала. Ну надо было кого-то из оставшихся в живых расстрелять в назидание другим. Вот выбор и пал на него. Командир-то его добрый человек оказался. Понимал, что вся рота виновата и по первому бою нельзя ещё судить о дальнейшей судьбе необстрелянных солдат, каждый из которых может потом стать героем. Он приказал отписать отцу с матерью, что сын их погиб смертью храбрых, а уж после войны, в сорок седьмом году заехал бывший однополчанин Сергея да и рассказал, как на самом деле тот свои дни земные закончил. Тогда-то и сжег тайком все фотографии братьев Семен, суеверно надеясь, что это предотвратит его собственную гибель. Впрочем, как видите, он действительно уцелел. Но всю жизнь дрожал, потому и не женился, хотя мужчина был видный и женщинам нравился. Вот и живет здесь, в этой квартире, словно рыбка в аквариуме. Долго живет! А что толку? Разве это жизнь в тоскливом ожидании беды и несчастий? А смелые и умные его братья не угодны здесь оказались. Но формально, с точки зрения закона, их обоих судили правильно. Вот только… — женщина внезапно замолчала, а потом спросила Ильина, вновь испытующе взглянув на него: — Значит, жалея нас, вы считаете, что вам достались другие времена, где все происходит по закону и справедливости?

Ильин, пожав плечами, подумал: «Странный вопрос! Это и так ясно!» Видимо, и не ожидая ответа, женщина встала, давая понять, что разговор окончен.

Ильин записал на листке из блокнота свой номер телефона, попросил, если будут новости, позвонить и вышел в коридор.