— Чему ты так дивишься, девушка? — спросил брат Атаний. — Вот так избавляется от любых недугов всякий, кто ложится в эту раковину.

— А теперь нужно поднять и обтереть его, — заметил брат Рианус. — Будет нехорошо, если он, исцелившись, простудится.

Брат Атаний подхватил Антония за плечи, а брат Рианус — за ноги. Балкис в который раз решительно отвела взор, но все же не удержалась и подглядела украдкой, обернувшись через плечо, — так ей хотелось убедиться в том, что ее друг действительно исцелился от ран. Монахи с трудом подняли юношу и уложили на землю. Затем оба вытащили из рукавов своих сутан по большому куску мягкой ткани.

На теле Антония не было ни царапинки, ни рубца. Сердце у Балкис было переполнено благодарностью к отшельникам. Несколько минут она любовалась юношей, кожа у которого снова стала гладкой и здоровой. Но вот жар вновь охватил Балкис с головы до ног. Она, покраснев, отвернулась, но странное волнение не отпускало ее. У нее все сильнее сосало под ложечкой, тепло распространялось вверх и вниз, и в конце концов она поняла: будь она в обличье кошки, она бы назвала это состояние течкой. Правда, в обличье девушки ей было все же легче унять охватившее ее возбуждение. Несколько раз Балкис-кошке доводилось переживать нечто подобное, но теперь она чувствовала себя иначе: к непреодолимой животной страсти примешивалась сладкая боль в сердце, которую кошкам никогда бы не довелось испытать. Трепеща и волнуясь, девушка призналась себе в том, что зловредная птица оказалась права: да, она влюбилась.

Когда Балкис присоединилась к старцам и они втроем понесли одетого юношу по роще к домику, птица заметила перемену в настроении девушки.

— Ну, что с тобой теперь, красотка? — издевательски осведомилась сидикус. — Втюрилась по самые уши, так что теперь не сумеешь этого отрицать?

Балкис жутко покраснела.

— Замолчи, глупая птица! Забыла про жаровню?

— Ой, как же мне про нее забыть, когда гляжу я на тебя и вижу, как ты просто кипятишься в собственном соку! — парировала сидикус.

— Достопочтенные старцы, какой нынче день? — спросила Балкис.

— Шестой день недели, любезная девушка.

— Ага, ей это не нравится, — хихикнула птица. — Она собой недовольна. А вот дружок ее, пожалуй, ею был бы даже очень доволен.

— Радуйся, что нынче — пятница, постный день, и я не могу есть мясо!

— А охота небось сил нет как? Между прочим, тут есть кусок мяса побольше и полакомее — жаль того, что он теперь одет!

— Я тебе уже обещала, что приодену тебя в гарнир!

— Да будет тебе, неразумная девчонка! Если любовь — добродетель, то отрицать ее — грех!

— А я ничего не скажу ни про какую любовь — ни тебе, ни кому-либо еще! — выкрикнула Балкис и вдруг супавшим сердцем заметила, как монахи обменялись понимающими и сочувственными взглядами. Нет, теперь она даже перед самой собой не смогла бы отрицать то чувство, что владело ею. Любовь пришла к ней не только что, а несколько недель назад, но для того чтобы Балкис осознала это, потребовалось сражение со львом а потом — целительная ванна.

И что же ей теперь было делать? Что было делать девушке, которая вся трепетала от любви, но не знала, испытывает ли избранник ответное чувство? Балкис мучительно хотелось обратиться в кошку — ведь она знала заклинание, с помощью которого можно было прекратить течку. Этому заклинанию ее некогда обучила Идрис, ее первая наставница в искусстве магии.