Еще больше коробил его религиозный хаос и множество сект, которые враждовали между собой; а вне их всякий имел свою собственную религию, каждый объяснял по-своему тайны жизни, искал наиболее удобное решение занимавших его вопросов, проповедовал различные парадоксы и, в сущности, ни во что не верил.

Не менее противен был ему и всеобщий цинизм, который женщины выставляли еще наглее мужчин. Всякая забота о сохранении хотя бы внешнего приличия, всякое чувство стыда, собственного достоинства и долга окончательно, казалось, были отброшены. На что сорок лет тому назад смотрели как на постыдное и унизительное, то приобрело теперь право гражданства. Никто не стеснялся жить, как ему нравилось, и никому до того не было дела. Было бы только золото, тогда можно было самому создавать законы, а не подчиняться им.

Понятно, что при подобных условиях «семья» – в прежнем смысле – почти что перестала существовать; статистика констатировала факт уменьшения населения в действительно ужасающей пропорции.

Аристократическое изящество Супрамати и его спутников, а также его богатство, не преминули создать им в обществе привилегированное положение и привлекли к ним всеобщее внимание. Дахир считался братом Супрамати, и им обоим одинаково льстили. Что же касается Нары, то все мужчины были от нее без ума и бесились из-за «забавной добродетели» такой очаровательной женщины.

Несмотря на свой грубый материализм, эти люди чувствовали, что от них троих исходило что-то особенное, а один старый дипломат, славившийся верностью определения людей с первого взгляда, объявил, что Супрамати и его очаровательная супруга похожи на «выходцев из преисподней».

– Все трое отличаются одинаковой матовой бледностью и одинаковым властным огненным взглядом, а в выражении их глаз и улыбке проглядывает что-то такое, что заставляет думать, будто они слышат чужие мысли.

Несмотря, однако, на такую «чертовскую» репутацию, все наперебой искали общества богатых иностранцев и жаждали познакомиться с ними.

Бывший Ральф Морган был слишком врачом в душе, чтобы не попытаться применить на практике приобретенные им новые медицинские познания. Сначала он вылечил нескольких бедняков, а затем кое-кого из высшего общества. Но эта серия чудесных исцелений быстро составила ему такую громкую славу и грозила столь многочисленной клиентурой, что Супрамати счел за лучшее поскорей убраться подальше. И в одно прекрасное утро все трое втихомолку покинули Париж и отправились в Венецию, соблюдая строжайшее инкогнито.

Глава пятая

В старом дворце, который, казалось, был так же крепок и неразрушим, как и его обладатели, Супрамати еще более был охвачен воспоминаниями.

После ужина он передал своим друзьям былые впечатления, когда вновь возведенный в принцы Супрамати прибыл в этот дворец и чувствовал себя крайне неловко в своем новом положении. Этот юмористический рассказ заставил много смеяться Нару и Дахира. Затем решено было, что они пробудут в Венеции все время, какое остается в их распоряжении до отъезда на собрание братства.

– Ты хочешь делать визиты, Нара? Но ведь будет очень неловко, если кто-нибудь узнает нас, – заметил Супрамати.

– Успокойся! Никто никогда нас не узнает. Самое большее если скажут, что ты очень похож на одного из своих родственников, – со смехом ответила молодая женщина. – По этому поводу мне вспомнился комический случай с насмешником Нарайяной.

Вам известно, что этот дворец принадлежал ему с очень давних времен. Так как Нарайяна очень любил Венецию, то не упускал случая, хотя один раз в течение века, а иногда и чаще, проводить здесь по несколько лет.

Однажды, во время своего пребывания здесь в начале шестнадцатого века, Нарайяна заказал одному известному живописцу написать свой портрет; вы уже должны были заметить, что у него была мания в этом отношении.