Он посмотрел сначала на меня, потом на перстень на моей ладони, но не сделал попытки его взять. Вместо этого бросил бумаги, которые держал в руке, на стол и снова посмотрел на меня, хмурясь.

— Я вас чем-то обидел? Это из-за моего поведения в подземелье, да?

Я растерялась. Мы с ним ни разу вслух не вспоминали ничего из того, что произошло в подземелье. И уж тем более я не могла понять, как это может быть связано с возвращением временно одолженной вещи.

— О чем вы?

Норман, сцепив руки за спиной, подошел чуть ближе, внимательно глядя мне в глаза. Даже если бы я захотела, то не смогла бы отвести взгляд: он меня словно гипнотизировал.

— Я обещал вам, что мой подарок ни к чему вас не обяжет, — напомнил он извиняющимся тоном. — А сам потом целовал, как будто имел на это право...

— Это здесь совершенно ни при чем! — поспешно перебила я, чувствуя, что щеки, как обычно, начинают краснеть. — Мы с вами договаривались, что я верну его, как только у меня появится собственный фокусирующий артефакт. Так вот, — я продемонстрировала ему цепочку с подвеской, хотя он и так прекрасно мог видеть ее в вырезе блузки, — он появился. Поэтому я...

— Таня, я подарил вам этот перстень, — Норман упрямо покачал головой. — Я не стал возражать, когда вы предпочли считать его временным одолжением, только чтобы вы его взяли. А так он ваш и назад я его не приму.

— Послушайте, профессор Норман... — я тоже сделала шаг к нему, после чего расстояние между нами сократилось почти до неприличия. — Ян, я не могу его оставить, понимаете? Как это будет выглядеть со стороны? Мои родители не поймут, да и в Орте у многих возникнут вопросы. Про нас и так уже болтают всякое...

Он приглушенно рассмеялся, чем вызвал мое недоумение.

— Что именно вас волнует: то, что некоторые считают вас моей любовницей, или то, что другие полагают, будто вы моя дочь?

Я тоже против воли улыбнулась.

— А вас это разве не волнует?

— У меня нет детей, но такой дочерью я бы определенно гордился, — огорошил он меня. И прежде, чем я успела переварить это заявление, добавил: — А вторая версия способна лишь польстить мужскому самолюбию.

Он улыбался, спокойно глядя на меня, и мне не удавалось понять, говорит ли он серьезно или снова подшучивает надо мной. А поскольку мне очень хотелось, чтобы он говорил серьезно, я старательно убеждала себя в том, что он просто шутит.

— На самом деле меня не очень волнует, что говорят сплетники в Орте, — вздохнула я. — Но нервировать родителей я бы не хотела.

— Тогда на время каникул снимите перстень с пальца и положите куда-нибудь, где он будет при вас, но не заметен другим.

Я снова удивленно уставилась на него. Он предлагает мне обманывать родителей? Почему ему так принципиально, чтобы я оставила подарок?

И тут меня осенило: ему важно в перстне то же самое, что и мне. Пока он на мне — или даже просто при мне, — Норман в состоянии почувствовать, что мне нужна помощь. И найти меня, где бы я ни была. Значит, он все еще думает, что мне грозит опасность.

Наверное, мое лицо переменилось, потому что Норман вдруг перестал улыбаться и сделался серьезным.

— Ян, — мой голос охрип от страха и волнения, — может быть, вы объясните, в чем дело?

Он пару секунд медлил, как будто что-то решая для себя, а потом сделал приглашающий жест в сторону двери личного кабинета:

— Давайте пройдем туда, там нам будет удобнее говорить.

От тона, которым это было сказано, мне стало нехорошо. Когда мы оказались в его личном кабинете и Норман запер за нами дверь, меня слегка затрясло от нервного напряжения.

— Таня, я не хотел вас пугать, но с арестом Корды Чест ничего не закончилось.