Крыльцо, отчаянно нуждавшееся в новых половицах, заскрипело под моим весом. Дверь с красивым витражным стеклом, когда-то выкрашенную в темно-коричневый цвет, теперь украшали глубокие царапины, оставленные последней собакой на месте ее собственного дверного звонка. Кто-то закрасил их краской светло-горчичного оттенка, отличавшейся от первоначального цвета красного дерева. К счастью, прекрасное витражное стекло по-прежнему было на месте.

– Эй! – крикнула я, войдя в дом.

На меня уставились две пары блестящих черных глаз – на меня смотрели оленьи головы, висевшие на стене по обе стороны картины с оленем.

Телевизор гремел, шум наполнял гостиную. Мой отец сидел в своем кресле, сунув руку под резинку спортивных штанов и опустив подбородок на грудь. На экране стремительно мелькали автомобили. Наверное, папа смотрел гонку и задремал.

Поморщившись, я пошла дальше. Положила вещи, закрыла дверь и направилась на кухню – первое место, где всегда можно было найти мою мать. Она стояла у раковины. Ее желтые резиновые перчатки были покрыты пеной. В ушах у мамы были наушники, а из заднего кармана джинсов торчал телефон.

– Привет, мам, – громко сказала я, пытаясь перекричать рев телевизора в другой комнате. Родители построили дом с открытой планировкой. Стена отделяла кухню от гостиной, но места было предостаточно, и звук заполнял все пространство.

– Мама! – крикнула я. Я постучала по старым плиткам кремового цвета, которыми были отделаны стены.

Это не помогло.

Я подошла ближе. Мама трясла головой под музыку и с удовольствием терла сковородку.

– Мам, – повторила я, на этот раз дотронувшись до ее плеча.

Она подпрыгнула, вскрикнула и выронила сковородку. Та с грохотом упала в раковину, окатив маму брызгами. Она с диким взглядом обернулась и замахнулась рукой.

Не просто повернулась.

Не отпрянула в испуге.

А замахнулась рукой. Как будто эта семидесятилетняя женщина собиралась прибить меня на месте!

– Ах, Джесси, это ты! – Безумного взгляда как не бывало. На лице мамы появилась улыбка. Она убрала наушники. – Как ты добралась?

От ее объятий в мокрых перчатках у меня промокла рубашка.

– Марта, что ты там делаешь? – крикнул папа. – Гонка уже началась. Я ничего не слышу.

Мама закатила глаза и не ответила.

– Дай мне домыть посуду, и я покажу тебе твою комнату, – сказала она, кивнув в сторону раковины.

Я окинула взглядом загруженную посудой сушилку над раковиной… и посудомоечную машину под ней.

– У тебя есть посудомоечная машинка. Почему ты моешь все руками?

– Твой отец никогда не хотел переплачивать за электричество, помнишь? – Мама отвернулась и принялась за работу. – Я всегда мыла посуду руками. Но когда я вышла на пенсию, мне надоели домашние дела. Отец почти ничего не зарабатывает. Он тебе говорил? Перебивается редкими заработками. Не знаю, почему он не выйдет на пенсию. В общем, мы живем на мою пенсию. Знаешь, что я решила? Если я хочу упростить свою жизнь, я это заслужила. – Мама решительно кивнула. – Но посудомойка была такой старой, что сломалась после второй порции посуды. – Мама вздохнула. – Поэтому я отправилась в «Товары для дома». Ты ведь знаешь этот магазин? С зеленым навесом?

Мама внимательно посмотрела на меня, поэтому я кивнула, хотя не представляла, о чем она говорит.

– В общем, я купила лучшую посудомойку, – заявила она. – Самую навороченную. Она стоила целое состояние, но знаешь что? К черту все.