Ее довезли до центрального входа в отель «Ридженси» на Парк-авеню. Закрыв за собой дверь номера, она с усталым вздохом прислонилась к ней спиной и сбросила красные туфельки.

– Как вы мне осточертели, – пробормотала Элизабет. В открытом конверте оказалась солидная пачка английских пятидесятифунтовых банкнот. Двадцать штук.

– Милый старый Альфонсо... – улыбнулась она. Сведя брови к переносице, добавила: – Дай бог, чтобы он протянул хотя бы столько же, сколько и я...

Этот старик являлся ее клиентом уже одиннадцать лет, и всегда сценарий их встречи был одним и тем же. Моряк, похожий на него самого в юности, блондинка в красном с блестками платье в стиле Клары Боу.

Они всегда разыгрывали одну и ту же пантомиму. Это длилось только один час, и женщина всегда использовала то, чем так запомнилась ему та проститутка, которую он встретил когда-то в Рио: рот и язык. Именно поэтому она стоила так дорого, и юноша больше не смог тогда позволить себе подобное удовольствие. Но он поклялся заработать столько денег, чтобы купить любую женщину. Теперь только деньги у него и имелись. Жена умерла, сын – тоже, а единственная оставшаяся в живых дочь стала монашкой уединенного монастыря в Сан-Паулу. Четыре раза в год он посылал за Элизабет Уоринг, независимо от того, где она в этот момент находилась: в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Гонконге... После этого всегда ей вручался конверт, полный пятидесятифунтовых банкнот, а иногда еще и подарок, если она своей игрой доводила его до исступления и он чувствовал почти то же самое, что и в ту запомнившуюся встречу. Одним из подарков были и эти похожие на люстры сережки – прекрасные бриллианты чистой воды. Она сняла одну из сережек и положила ее на ладонь.

– Ну что ж, придется с тобой расстаться, – с грустью сказала она. – Твое место займет пара дешевых подделок фирмы «Батлер энд Уилсон», правда, все это еще надо хорошо продумать.

Она сжала сережку в руке и почувствовала, как в нежную кожу ладони остро уперлось платиновое покрытие. «Два года, – подумала она, – и это максимум...» Ей вдруг захотелось кричать, плакать, стонать, рвать на себе волосы, потому что это было несправедливо...

«Ты должна остаться твердой и стойкой до конца, Элизабет Уоринг!» – вновь сказала она себе. Итак, пенсионные документы, счета за границей, акции. «Я еще смогу это сделать, – подумала она про себя. – Слава богу, есть связи. Продам серьги и то розовое сапфировое колье... да, однако этого все равно будет мало. Еще есть дом и вилла, автомобили, платья, но это же все мелочь, черт побери! А ей понадобится более полумиллиона. Нет, здесь нужно что-то более существенное, и при этом никто не должен знать о ее замыслах, иначе весь план погибнет в самом зародыше.

Элизабет чувствовала, что у нее заметно поубавилось энергии, и если быть честной, то и энтузиазма. Присев на кровать, чтобы снять чулки —чистый шелк, по семь с половиной фунтов за пару, – она столкнулась взглядом со своим отражением в большом красивом зеркале, висевшем рядом с кроватью позади туалетного столика. Бессмысленным немигающим взглядом смотрела она на свое лицо.

Была ли усталость вызвана далеко не юным возрастом или же состоянием, в котором она сейчас находилась, сказать трудно, и ей не хотелось об этом думать. Единственное, что сейчас нужно, – это выспаться.