— Я торопился как мог, — сказал Хок, осторожно убирая со лба больного прядь седых волос. — Письмо Коньона пришло вчера, и я выехал немедленно. Как ты себя чувствуешь, отец?

— Недолго мне осталось молиться Богу, — усмехнулся маркиз, — но роптать было бы чистой неблагодарностью. Разве жизнь моя не была полна? Разве у меня нет наследника, которым можно гордиться?

Похвала заставила Хока отвести взгляд. Наследник, которым можно гордиться? Это он-то, живущий в постоянном водовороте развлечений, словно в Лондоне их вот-вот запретят и нужно успеть урвать свою долю!

— Не говори о смерти, отец. Я хотел бы повидать твоего врача. Где он сейчас?

— Где же еще, как не на кухне? Почтенный Тренгейджел только и делает что набивает рот ветчиной.

— Но что он говорит?

Маркиз отвернулся, внезапно закашлявшись. Кашель был сухой и резкий, звук его наполнил молодого графа ледяным страхом за отиа. Хок неожиданно заметил, что судорожно сжимает отцовскую руку, словно стараясь передать ему свое здоровье и силу. Маркиз, обессиленный приступом, некоторое время лежал с закрытыми глазами молча. Когда он снова посмотрел на сына, тот был поражен почти гипнотической настойчивостью этого взгляда.

— Он считает, что жить мне осталось две, от силы три недели. Ты ведь знаешь, что у меня чахотка? Так вот, этот болван замучил бы меня кровопусканиями, позволь я ему это.

— Да, они все одинаковые! — воскликнул Хок с горечью, — Я видел, как лекарь ставит пиявки раненым после боя, тем самым толкая их в могилу!

— Печально, что тебе пришлось повидать столько крови и смертей, мой мальчик, но я счастлив, что ты остался в живых, — продолжил маркиз. — Воспоминания, даже самые тягостные, не живут вечно в душе человека. Со временем ты забудешь об ужасах войны, а сейчас… сейчас речь пойдет совсем о другом.

— Но ты устал, отец…

— Не настолько! — властно перебил маркиз. — Выслушай меня. Я умираю, но не покину этот мир до тех пор, пока не увижу тебя женатым. Помни, ты обещал мне это.

Хок почувствовал внезапную слабость в ногах. Проклятие! Он совсем забыл о данном отцу обещании. — потому, должно быть, что хотел забыть.

Он присел на край отцовской кровати, стараясь собраться с мыслями. Все тщетно: время для отговорок и уверток прошло. Чтобы отсрочить неизбежное, он ринулся очертя голову в омут необузданного лондонского веселья. Карты, выпивка, дуэли сменяли друг друга, как фигуры вращающейся карусели. Единственное, чего Хок сторонился, были бордели. Он слишком часто видел, как заживо гнили люди, подхватившие «французскую оспу» — сифилис. Ему хватало хорошенькой, жадной до развлечений Амалии, его пылкой любовницы.

Но на сей раз воспоминания о ней вызвали не удовольствие, а горечь. Жена! Зачем ему жена? До сих пор он прекрасно без нее обходился.

Но он понимал, что дал слово и сдержит его.

— Поезжай в Шотландию, сын, выбери себе жену и привези ее сюда.

«Я не хочу жениться на какой-то дикарке из шотландского захолустья! Как это можно: связать жизнь с женщиной, которую до сих пор ни разу не встречал? А все твоя фамильная честь, отец, будь она проклята! Когда ты давал свою клятву, мне было всего девять лет, вспомни!»

Но вслух Хок не произнес ни слова. Он просто наклонил голову в знак послушания и сказал:

— Хорошо, отец и так и поступлю. Но вначале, наверное, лучше послать графу Рутвену гонца с известием о моем прибытии?

— Коньон уже позаботился о том, чтобы известить графа. Слуга выехал в Шотландию два дня назад, так что ты можешь отправиться уже утром.